Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь

Джервас собирался высказать ей свое недовольство, чтоб потом с радостью простить. Но когда они вошли в розарий, надежно укрытый от штормовых ветров высокой живой изгородью из тиса, она держалась с такой непривычной обезоруживающей робостью, что вся его досада улетучилась и он тут же позабыл заранее заготовленные колкости.

– Где вы скрывались все это время, Джервас? – спросила наконец Маргарет, и этот вопрос, которого он ждал и на который имел наготове дюжину язвительных ответов, поверг его в смущение.

– Я был занят, – произнес он виновато. – Мы вместе с сэром Джоном оснащали мой корабль. И к тому же… я не думал, что понадоблюсь вам.

– А вы являетесь, лишь когда можете понадобиться?

– Только тогда, когда мне рады, а это примерно одно и то же.

Маргарет открыла рот от изумления.

– Какое недоброе обвинение! – воскликнула она. – Стало быть, вас здесь ждут, только когда вы нужны? Фу!

Джервас смутился еще больше. Всегда она находит его вину там, где ее нет.

– Но ведь ваш испанец был при вас неотлучно и не давал вам скучать, – сказал он грубовато, напрашиваясь на возражение.

– Он очень вежлив, Джервас, не так ли?

– О, весьма вежлив, – проворчал Джервас.

– Я нахожу его чрезвычайно занимательным. Вот уж кто повидал мир!

– Что ж, я могу сказать то же самое и о себе. Разве я не плавал вместе с Дрейком?..

– Да, конечно. Но тот мир, я имею в виду мир, открывшийся ему, очень отличается от вашего, Джервас.

– Мир, он и есть мир, – нравоучительно заметил Джервас. – И если на то пошло, я повидал гораздо больше, чем он.

– Если речь идет о диких неизведанных краях, то я с вами согласна, Джервас. Но можно судить, что он хорошо знает цивилизованный мир, мир культуры. Он бывал при всех дворах Европы, ему знакомы их обычаи и нравы, он всесторонне просвещенный человек. Он говорит на языках всех народов мира, божественно играет на лютне, а поет… О, если бы вы слышали, как он поет, Джервас! И он…

Но Джервасу уже претили ее похвалы.

– Сколько он еще прогостит здесь, это чудо всех веков? – прервал он ее вопросом.

– Боюсь, недолго.

– Боитесь? – В голосе его прозвучала явственная неприязнь.

– Что я такого сказала? – удивилась Маргарет. – Почему вы так рассердились, Джервас?

Он раздраженно хмыкнул и стал прохаживаться взад и вперед, с остервенением впечатывая в землю каждый шаг. Плавая с Дрейком, он повидал мир и многому научился, но у него было мало возможностей постичь коварные повадки женщин.

– Что вы собираетесь с ним делать? – спросил Джервас. – Ваш отец принял решение?

– Отца это не касается. Дон Педро – мой пленник. Я держу его ради выкупа. Как только придет выкуп, дон Педро уедет.

Это сообщение сначала удивило, потом слегка развеселило Джерваса.

– Если вы ждете выкуп, у вас нет никаких оснований беспокоиться, что дон Педро скоро покинет вас.

– Вы слишком самоуверенны. Дон Педро написал письмо знакомому в Нант, а тот поедет в Испанию и привезет выкуп.

Сэр Джервас отбросил всякую вежливость.

– О! – воскликнул он с усмешкой. – Уж лучше бы вы послали в Труро за констеблем и передали дона Педро судьям.

– Это все, чему вы научились, плавая с сэром Фрэнсисом Дрейком? Вот как вы понимаете рыцарство? Уж лучше снова отправляйтесь в плавание и плывите подальше.

– Рыцарство! – произнес Джервас с издевкой. – Вздор! – И, прекратив издевки, перешел к практическим делам. – Вы сказали, что он написал письмо. А кто его доставит?

– В том-то и заключается трудность. Дон Педро это прекрасно понимает.

– Ах, он понимает? Разумеется, он и должен быть понятливым. Он способен увидеть то, что стоит перед ним. Вот это проницательность! – И Джервас рассмеялся, радуясь тому, что и у испанца обнаружилось слабое место.

Радость его заметно поубавилась, когда Маргарет указала ему на последствия проволочки с отправкой письма. К тому времени они вышли из розария, перед ними была каменная скамья, наполовину углубленная в густую изгородь из тиса, как в нишу. Маргарет вздохнула, словно смирившись с судьбой, и села.

– Значит, дон Педро проживет здесь до конца своих дней. – Она снова тяжело вздохнула. – Какая жалость! Я ему глубоко сочувствую. Пленник на чужбине – незавидная доля. Как дрозд в клетке. Ничего не поделаешь! Мы сделаем все, что в наших силах, для облегчения его участи, а что касается меня, то я довольна, что дон Педро останется здесь. Мне нравится его общество.

– Ах, нравится? Сами признаетесь?

– А какой женщине оно бы не понравилось? Большинство женщин сочло бы его восхитительным. Мне было так одиноко, пока он не появился в нашем доме: отец вечно занят своими книгами, компанию мне составляли такие глупцы, как Лайонел Трессилиан, Питер Годолфин или Нед Трегарт. И если вы уйдете в плавание – а вы сказали, что уйдете, – мне снова будет очень одиноко.

– Маргарет! – Джервас склонился к ней, глаза его счастливо сияли от столь неожиданного признания.

Маргарет подняла к нему голову и улыбнулась не без нежности.

– Вот так! Я это сказала! По правде говоря, я не собиралась выдавать себя.

Джервас опустился на скамью рядом с Маргарет и обнял ее за плечи.