Меч истины (СИ)

Когда келарь покинул мою каморку, Преосвященный молча присел на край ложа. Я продолжал стоять, втянув голову в плечи. Вряд ли отец-настоятель ограничится проповедью о бережении, он насквозь зрит мою окаянную душу и богопротивную гордыню. Внезапно я вспомнил, как радовался своей выдумке со стилом, и радость эта показалась мне кощунственной и нелепой.

Худые и сильные пальцы святого отца долго перебирали наброски. В тонком луче света, прострелившего прорезь оконца, порхали пылинки. Ничего не происходило. И вот, когда я в пароксизме раскаяния уже готов был пасть перед ним на колени, давясь слезами и воем, он встал, шагнул ко мне и приподнял мой подбородок. Серые глаза глядели ласково.

- У тебя дар, дитя. Бог показал тебе Путь, я помогу следовать им.

Больше у меня не было необходимости воровать пергамент.

*

Прошла неделя с того дня, как мы с учителем возвратились из готского посёлка, где встретились с невозможным. Преосвященный взял с меня клятву, что никто из братьев не узнает о том, что видели тогда наши глаза. Я и молчал, но не думать не мог. Стоило мне закрыть глаза, отходя ко сну, как вставал передо мною невесть как победивший смерть человек. Умом я понимал, что возможно это было только благодаря нечестивому колдовству. Что человек по имени Визарий, убийца именем языческого божества, совершил на наших глазах несусветное кощунство. Ибо «Аз есмь воскресение» - не слова ли это Спасителя! Жизнь же человека – тщета, вода, утекающая сквозь землю, следы на песке. Человек Визарий посягнул на правду Божию! Как попустил Господь? Почему? Вопросы в моей больной голове толкались, как нерождённые щенки, ибо молчание было мне ответом.

Преосвященный Прокл за всё это время ни разу не появлялся в скриптории. Он выходил из своих покоев только во время служб, которые проводил с обычным благостным выражением на лице. Не родился ещё тот демон, что заставил бы забыть епископа Истропольского о вверенном его заботам стаде. Несколько раз отец Прокл наталкивался на меня в коридорах. И тогда, как ни прятал учитель от меня свой взгляд, я подмечал в его глазах глубочайшую тревогу, в складке рта внятную только мне горечь и что-то ещё, неведомое уже никому, кроме самого епископа. Он избегал меня. Я знал, почему. Со свойственной ему прозорливостью, Преосвященный отметил моё восхищение варварским поединком. Увидев в убийстве, что совершалось на моих глазах, поединок божественной силы с Диаволом, я совершил богоотступничество. И мой наставник, зная слабость моего духа, продолжал терпеливо меня учить.

Мне предстояло покаяться. Но учитель пока не слышал моей исповеди. Почему же я медлил, множа недовольство святого отца? Беда в том, что образ поединка ещё не оставил меня. Не выгорел в очистительном огне больной совести, являлся мне во снах, в росчерках лампад, в дорожках света, пересекающих часовню, в которой я умолял Спасителя об избавлении, лёжа на каменных плитах пола.

Ёжась от собственного ничтожества, я, наконец, решил заняться задуманной миниатюрой, понимая, что как обычно ищу лёгких путей. Образ, воплощённый на пергаменте, переставал волновать меня. Так было всегда.

Я засиделся за полночь, выводя контуры будущей миниатюры, и так ушёл в работу, что перестал видеть мир вокруг себя. Из забытья меня вывел крик совы, долетевший в полуподвальное помещение через крохотное близорукое оконце. Я вздрогнул от неожиданности. Но в ещё больший ужас меня привело то, что сотворила моя рука. Со слегка заломленного моим локтем листа на меня смотрели язычник Визарий и рыжий преступник Этельред, причём всё в наброске было не так, как представлялось первоначально. Рыжие волосы насильника моя рука превратила в гребень и оторочку, кольчуга стала чешуёй, но звериный блеск глаз оставался прежним. А его противник, извратитель, покусившийся на предназначение Господне, стал величайшим из воинов Господа. Моими стараниями!

Рыдая от отвращения к самому себе, я скомкал богопротивную мазню и выбежал прочь из кельи. Истинный последователь Христа не знает ненависти, но сейчас я ненавидел, как никогда раньше. Я ненавидел язычника и колдуна, стоящего на моём пути к Богу, на моём Пути…

*

Очнулся я от прикосновения, что нежно щекотало мне веки. Я слегка приоткрыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнца, бьющего в широко распахнутое окно. Небо ещё не очистившееся до конца от облаков, похожих на грязноватые клочки шерсти, отливало золотом. Воздух благоухал только что прошедшей грозой.

Я лежал на кровати Преосвященного Прокла, а сам он сидел на её краю, держа в руках плошку с холодной дождевой водой и чистую тряпицу, которой вытирал мне лицо. Ложе епископа ничем не отличалось от моего. Единственной слабостью учителя была любовь к свежему воздуху. Именно поэтому его покои располагались на самом верхнем этаже обители и имели широкие окна. Я попытался встать, чтобы с должным почтением приветствовать святого отца, но почувствовал странную немоту во всём теле. Взгляд мой натолкнулся на кусок мятого пергамента, лежащий на столе у окна. Господи…