Меч истины (СИ)

Меня словно обожгло. Преступление моё раскрыли. Ведь этот клочок – не что иное, как набросок поединка святого Георгия. Я бессильно дёрнулся, и на глаза мои навернулись слёзы.

Отец Прокл положил ладонь мне на лоб.

- Ты плачешь, дитя? Тебе больно, - учитель был проницателен, как всегда. Я почему-то сразу понял, что говорит он не о телесной боли. Жгучие капли вытекли из-под век, и я смог посмотреть на него. Взгляд святого отца светился милосердием.

- Ты боролся с демоном, и демон победил. Что ж, не ты первый, сын мой, и, увы, не ты последний.

- Я пытался, отец мой. Я молился. Я ждал…

- Моей помощи? Я, к несчастью, тоже всего лишь человек. И, как и ты, наказан за гордыню.

- Отец?

- Я не могу судить тебя, Давид. Я и сам мнил себя способным противостоять любым проискам Врага человеческого. Но ошибся.

Моё изумление не ускользнуло от учителя. Не он ли всегда говорил, что сомнения, суть диавольское порождение? Я почувствовал, что земля подо мною колеблется, словно в недрах её уже неистово хохотал торжествующий Враг.

- Но, отец, как же…

- Я смирился, сын мой. Не всё в моих силах. И ты смирись.

- Что же делать, отче? Неужели люди обречены в бессилии наблюдать, как наступает царство зла.

Преосвященный грустно улыбнулся.

- Господь не допустит этого, дитя моё. Я сказал, что мы всего лишь люди, и это истина. Но я не говорил, что для истинно верующего нет надежды. Этот варвар…

- Этот варвар – Мамона, иначе как ему удалось?

- Этот варвар силён, раз обладает такими способностями в чёрной магии. Он, несомненно, служит Сатане. Тень Нечистого доподлинно увидел я за его спиной. Но он всего лишь человек. И мы – люди.

Голос Преосвященного как-то особенно выделил последние слова. Мне представились языки Божественного огня у стен нечестивой Гоморры. Как мне хоть на миг могло почудиться, что несгибаемый отец Прокл может сложить оружие? Если нас не покинули ещё подвижники, подобные моему учителю, значит, у мира есть надежда.

Епископ подошёл к столу, неторопливо взял в руки пергамент, стал рассматривать рисунок, поворачивая так и сяк, словно изучая врага.

- Почему вы раньше не сказали мне этого? – тихо спросил я.

- Я должен был подумать. Я молился. Мне нужно было время, чтобы отринуть гордыню.

- Значит, эта ночь была нелёгкой для нас обоих, отец мой?

Он удивлённо посмотрел на меня. Затем таинственно улыбнулся.

- Нет, моё дитя, ты лучше меня. Мне понадобилось много дней.

- Не понимаю…

- Ты лежал в горячке двое суток, Давид. А я размышлял о своей бренной человеческой природе, коварстве Врага и Божественном промысле. И пришёл к нужным выводам. Когда человек в гордыне своей один встаёт против воплощённого зла, он обречён. Если же Господь в мудрости своей направляет многих – козни диавольские да развеются!

А солнце, стремясь к закату, пронзало висящие на горизонте облака, заливая их дымящейся кровью древний Истрополь. То Святой Георгий в несчётный раз выходил на бой с ночными чудовищами, таящимися до темноты. Я впервые подумал о себе, как о части Божественного промысла. Неужели Он услышал?..

*

В этот дом, стоящий недалеко от порта в кинжальной тени трёх пирамидальных тополей, я постучал три недели назад. Мне отпер чернокожий калека немалого роста, который в ответ на мою робкую просьбу повидать Визария так сдвинул свои устрашающе широкие брови, что мне немедленно захотелось бежать назад к учителю и, уткнувшись ему в колени, умолять выбрать для непосильного служения более закалённое орудие. Тем не менее, Бог не попустил смалодушничать. Чернокожий Голиаф нехотя отступил в сторону и буркнул, чтобы я шёл в таблин. Это сбило меня с толку окончательно. По моему разумению варвар Визарий мог быть где угодно: разминаться, рубя своим жутким мечом соломенные куклы, как делала городская стража, перед тем как заступить на дежурство, или точить и ладить оружие. Но представить этого человека со стилом сидящего над какими-то записями! Это было выше моего понимания. Не без некоторой опаски перед нежданным искушением поднялся я по ступеням добротного каменного дома.

Визарий действительно обнаружился в крохотной комнатке, которую я никогда не назвал бы библиотекой. Перед ним и вправду лежали свитки. Но его внимание занимали совсем не они. На руках у варвара сучил ножками голенький смуглый младенец, а рядом, если мне не изменило чутьё художника, подмечающее даже малейшее сходство, стояла его мать. Все трое весело смеялись. Поэтому не сразу увидели тощего парнишку, замершего у двери. Жена и сын. Господь Всемогущий!