Меч истины (СИ)

Потом вдруг сияние померкло, и я почуяла, что держу младенца в руках. Теперь надо было обрезать пуповину. Каким обычаем? Правый сам всё решил, перехватил её своим мечом, а я мигом перевязала. И младенец сделал первый вздох и закричал, то ли радуясь приходу в жизнь, то ли страшась его. И так стало вдруг радостно и покойно. Должно, на какое-то время я сама из мира ушла.

А когда опамятовалась, объял меня страх, какого прежде не знала. Вернулось ко мне зрение «по ту сторону». И узрела я то, от чего в пору было ворожить немедля, да только не знала я такой ворожбы!

Смородина на полке лежала, держала сынка у груди. Сильная она баба, иная бы об эту пору себя не помнила, она же находила силы улыбаться мужу и сыну. Визарий подле сидел, словно прикрывал собой родных. И лицо у него было никак не счастливое. Тревожно глядел, на лбу морщины легли, как от тяжких дум. Ничего не боялся, пока рожала, а ныне вдруг встревожился.

Или это он чуял того, кто за спиной его стоял и норовил заглянуть из-за плеча? Когда я увидела Того, в жаркой бане меня холодом обдало. Ровно сгустились чёрные тени, сбежали с закопченного потолка, встали позади Правого плотной людской фигурой в длинном плаще. Фигура была почти с Визарием вровень, но он на лавке сидел, а этот стоял. Если Правый встанет, тот, другой много ниже окажется. Но не сказано ещё, кто совладает, если им схватка суждена. Тот был словно без головы, или под куколем лица не видно. А всё же к живому тянулся, вынюхивал. Тянулся, а потом отшатывался в сторону, стоило Правому пошевелиться. Норовил нежить заглянуть ему под локоть, а не мог – боялся.

И я боялась того, что видела – не передать! Хоть и знала, что не даст Визарий к жене с малым Тому приблизиться. Даром, что не видит его, а не даст! Только подумала, как протянулись из-под чёрного плаща две смутные руки и легли Правому на плечи. И в тот миг вдруг поняла я со всей ясностью: не им, за кромку глядевшим, опасность грозит, а ему. Должно, в тот миг и узрела я скорую его смерть.

*

Как я бежала! Мнилось – гонится за мной чёрный ужас, а если догонит, совсем себя потеряю - внутрь Он войдёт. Хоть и понимала остатками разума: нежить, явившийся из-за кромки, меня не чует. Ему сейчас Смородина с дитём – слаще мёда. А и почует кого, так не меня. Правый родных собой заслонял, ему и бой принимать. Понимала, а гнал меня страх пуще кнута. И как ноги не сломила, пока в избу неслась?

Там шёл уже пир горой. Лучик с Томбой праздновали, за здоровье родителей пили. Лишь увидав их, я поняла, что родила Смородина уже давно. А домой не идут – это правильно. В баньке тепло, не след сразу после рождения, да на мороз.

Мужики заслышали, как бухнула дверь, обернулись. Старая псица голову подняла, глянула добрыми глазами. Я кинулась в свой покойчик – на дочку посмотреть. Всё ладно, спит. Мирно в дому, ровно и не случилось ничего. А только я как очумела, колотило меня.

Лучик, даром, что прежде лишнего разу на меня не глядел, почуял неладное. Подошёл, руки на плечи положил. Молвил ласково:

- Всё уже. Чего всполошилась?

От него пахло вином. Но сквозь винный дух доходил до меня запах любимого тела. Будь я в себе, навряд бы решилась. Тогда же было мне всё равно. Я всхлипнула и ткнулась ему в грудь.

И чудо произошло! Подняли меня сильные руки, оторвали от пола, на котором я так ненадёжно стояла – и понесли. Куда несли? Да важно ли! Только б сталось это въяве, только б не кончалось.

Его тело жарким было, мне, иззябшей казалось жарче печки. Будто и не он в море лазил, одёжу на себе сушил. Не помню, куда нёс, как на духмяное сено уложил, как подле оказался. Прежде думалось мне иногда, от нечего делать: ну, как снова мы с ним… как тогда? Не всплывёт из нутра память о насилии, какое надо мной Рейн чинил? Не заставит тело захолонуть перед ласкою?

Нет, не всплыло. Лучик, сказывали, дивный умелец баб утешать. О том и сама я ведала: пожалел ведь меня, девку убогую. В ту же ночь сведала ещё, какой он… разный! И если первый раз был, словно ветерок, с моря пришедший, то другая наша ночь – ярый костёр, горящий в ночи. Мыслю, и я стала иной, потому и ласки наши были крепче, и страсти острей. Я даже озлилась на миг. Где ж тебя носило, звёздный охотник? Почему так долго не шёл? Думал, век буду покорно ждать, мил сердечный друг? И я почти жалила его своим поцелуем. А он целовал и смеялся. И не пахло больше вином. А чем пахло? Должно, так пахнут звёзды, когда их срывают с небес.

- Сплети мне из звёзд венок! Я тоже хочу видеть путь в глубокой ночи.

Он молвил:

- Сплету. Только не сейчас. Не хочу сейчас возвращаться в небо.

- Нет, не уходи! Будь со мной!

И он был. И я была – наконец, свободная от сомнений и страхов. И были мы, а больше я и не ведаю ничего…