Меч Кайгена

— Мисаки, пока мы извиняемся. Прост, что я не… — конечно, Робин не мог это сказать. Он не мог сказать, что должен был забрать ее. Он вздохнул. — Для того, чья работа — помогать людям, порой… я могу быть очень плохим в понимании, как лучше поступить. Прости, если я тебя подвел.

Мисаки не знала, что сказать. Она не могла повторять то, что сказала Робину в их прошлую встречу — что она не хотела его, что он был ниже, чем она, что он не так понял их отношения. Она не могла быть с нами такой жестокой еще раз, особенно, когда это не было правдой. И разве не было так же жестоко сказать ему правду? Что она хотела его больше, чем следующий вдох, что она отдала бы все, чтобы он забрал ее, что она сдерживала агонию годами? Вместо этого она молчала.

— Даниэль, — сказал Робин, заметив, что его сын полез на балку. — Думаю, оттуда лучше слезть.

— Наверх, — сказал Даниэль с хитрой улыбкой и продолжил подниматься.

— Вниз, — сказал твердо Робин и пересёк расстояние, чтобы снять упрямого малыша с балки.

— Он уже лазает лучше тебя, — сказала впечатлено Мисаки. Ее мальчики не могли так карабкаться, даже Мамору, который любил лазать.

— Да, — сказал Робин, опуская Даниэля на ноги и пытаясь увести его от балок. — Он получил это от мамы.

Мисаки поджала губы, потом попыталась улыбнуться.

— Это должно пригодиться, когда он будет бегать за тобой по крышам Ливингстона.

— Наверное, — горечь проникла в голос Робина.

— Что значит «наверное»?

— Не будем притворяться, что способность прыгать по крышам — гарантия выживания.

Впервые в их разговоре Мисаки показалось, что она говорила с незнакомцем.

— Эй, — сказала она в смятении. — Что случилось с бесстрашным оптимистом, которого я знала?

Робин пожал плечами.

— Он вырос.

Что-то в его тоне — поражение в голосе — сотрясло ее.

— Робин… Что с тобой случилось?

Он покачал головой.

— Это долгая история. Долгая и печальная. А тебе уже хватило печали за время, пока я тебя не видел.

— Эй, — Мисаки была удивлена ярости в ее голосе. — Все было не так плохо.

Робин приподнял брови, и она вскинула голову.

— Прости, но ты видел этого мальчика? — Мисаки взяла лицо Изумо двумя пальцами. — Видишь, какой он милый?

Робин улыбнулся, но это не затронуло его глаза.

Вздохнув, Мисаки погладила волосы Изумо и сказала серьезнее:

— Ужасное случилось, да. Меня ненавидел свекор, у меня было два выкидыша, моя близкая подруга убила себя, и я потеряла первого сына, — она смотрела Робину в глаза, не дрогнув. — Но я научилась у Жар-птицы, что трагедия не определяет человека, не отменяет все хорошее в жизни. У меня было четыре чудесных ребенка, которых я люблю. У меня остались еще трое, и после этих лет оказалось, что у меня хороший муж, — Мисаки не думала, что скажет это, еще и Робину Тундиилу. — Я знаю, тебе это кажется невероятным…

— Я верю в это.

— Полагаю, ты надеялся, — казала Мисаки, — что если ты прибыл сюда издалека, он даст тебе увидеть меня.

— Нет, — сказал Робин.

— О чем ты?

— Он пригласил меня.

— Что?

— Он сказал, что мы хотели бы пообщаться, раз мы теперь оба родители, и он был бы благодарен, если бы я смог найти время увидеть тебя. Он сказал, что был какой-то случай после ранг… — он спохватился. — После бури.

— Да, — сказала Мисаки. — Это было странно. На нас напал убийца-литтиги.

Робин побледнел. Она еще не видела, чтобы сияние покидало его кожу, оставляя его пепельным.

— Литтиги?

— Я думала, мой муж обсудил это с тобой.