Меч Калева

   Я уселся на парапет, свесив ноги наружу, выудил из кармана пакет с жареным арахисом и принялся грызть орехи и смотреть на город. Никаких особенных мыслей не было, взгляд просто скользил по ярко-красным крышам, ни на чем не задерживаясь надолго. Да и о чем думать? Обо всех тех странностях, что случились с нами за эти несколько дней? Было чертовски мало информации, мы слишком мало узнали, чтобы делать какие-то выводы. А где взять больше? Вот об этом стоило подумать, но у меня не было ни малейших идей, где можно что-нибудь узнать. Не пойдешь же в библиотеку и не спросишь: нет ли у вас книг про золотистое сияние, освещающее подземные коридоры под городом Таллинном? На выходе тебя точно может встретить бригада широкоплечих бритоголовых ребят с рубашкой с очень длинными рукавами.

   Но и оставлять все так, как оно есть, нельзя. И единственной ниточкой, которая у нас в этот момент была, являлся Вадим. Почему-то мне казалось, что когда наш спящий проснется, у нас появится зацепка. Оставалось дождаться пробуждения.

   Орехи кончились. Я смял пакетик, сунул его в карман, и, по-прежнему не торопясь, направился к Домскому соборую. Предстояло решить, куда я пойду дальше: спущусь вниз или поброжу еще по Тоомпеа. Но совершенно неожиданно для самого себя я свернул и вошел в собор. Захотелось вдруг посмотреть на гербы.

   В Домском соборе находится одна из крупнейших коллекций гербов в Европе. Причем настоящие, не копии, оригинальные, из дерева, с позолотой, большие, не очень и просто громадные. Раньше они были расставлены вдоль стен, можно было подойти и рассмотреть их подробно, но недавно их развесили по стенам, некоторые достаточно высоко, и зрелище нависающей над тобой громады впечатляло.

   Чтобы попасть собственно в собор надо было спуститься по лестнице. У ее подножия лежит плита уже очень сильно стертая ногами многочисленных туристов. Остальные плиты, покрывающие пол тоже не новые, но эта резко выделяется даже среди них. Дело в том, что под этой плитой похоронен местный, таллиннский Дон Жуан, и по преданию, если встать на эту плиту и загадать желание, то оно непременно сбудется. Экскурсоводы обязательно упоминают об этом факте, а туристы непременно хотят загадать желание.

   Я тоже встал на нее. Некоторое время я стоял и пытался придумать желание. Получалось плохо. В конце концов я махнул рукой и пожелал, чтобы Вадим проснулся не позднее сегодняшнего вечера. И уже сходя с плиты, подумал: "Хорошо бы, чтоб приключения наши не заканчивались."

   Вы были в готических соборах? Если были, то наверняка обратили внимание, что в них стоит очень гулкая тишина, настолько, что слышишь случайный вздох из совсем другого конца собора. И вместе с общей торжественностью эта отчетливость вызывает благоговейную дрожь по телу. Подавляемый величественностью собора волей неволей начинаешь вести себя тихо, где-то даже смиренно.

   Я шел, сопровождаемый эхом от своих шагов. Никого в соборе не было, что не удивительно. Хотя он, вроде бы, действующий, но сейчас ни одна живая душа не оживляла его, и это добавляло в атмосферу торжественности тревожную нотку, слабенькую, на самой грани, но тем не менее заставляющую иногда оборачиваться.

   Гербы были великолепны. Щиты в человеческий рост были покрыты замысловатой резьбой, геральдическими фигурами, все это было раскрашено голубым, багровым и золотом, выглядело подновленным, но чувствовалась череда веков, стоящая за ними. Рядом с ними я чувствовал себя бедным дворянчиком из провинции перед родовитейшим аристократом, только что подарившим королю очередной город. Это заставляло подтянуться и настроиться на возвышенный лад. Даже эхо моих шагов стало торжественней и строже.

   Посреди собора ровными рядами расположились неудобные скамейки с откидными столиками, чтобы молящимся было куда положить библию. Для библий под столиком была устроена специальная полочка, но ничего там не было: очевидно библии прятали от таких вот случайных посетителей вроде меня. А вот скажите, зачем мне библия на эстонском языке? Тем более, что у меня уже есть на русском, стоит на полке рядом с Кораном и "Книгой Мормона". И "Бхагават-Гитой"

   Я, как и весь сегодняшний день, шел не торопливо вдоль стен, разглядывал гербы, старался шагать в ногу с собственным эхом и одолел уже половину пути. Возле противоположной входу стены стояло несколько саркофагов, один из которых был мне знаком. Точнее, знакома надпись. Надпись гласила, что похоронен здесь не кто иной, как Крузенштерн Иван Федорович (в русской транскрипции). Никогда до сих пор я не рассматривал саркофаг подробно, а тут вдруг отчего-то остановился и принялся разглядывать. Зашел с одной стороны, зашел с другой и...

   Давеча я жаловался на отсутствие информации. Зря. А может сработало мое желание, загаданное на могильной плите эстонского ловеласа. Но когда я вылазил из весьма узкого прохода между двумя саркофагами, Крузенштерна и его соседа, неожиданно уперся взглядом в боковую стену некрузенштернова саркофага.