Костер я разводить не разрешил. Ваормунд мог отрядить ночью людей вслед за нами, огонь выдаст нас, даже если его разжечь внутри старого амбара. Мы поужинали холодными овсяными лепешками и сушеной рыбой, попили водички из источника, который Рэдвал рекомендовал как чистый. Потом я велел гребцам укладываться спать в одном конце амбара, женщины и дети расположились в другом, я со своими воинами – посередине. Добычу, то есть запасную одежду, кольчуги, деньги и копья, я поместил рядом с женщинами. Затем велел дружинникам обнажить мечи. Тусклый лунный свет сочился через проломленную крышу здания, его вполне хватило, чтобы гребцы различили блеск стали.
– Я закую вас, – сказал я им. На пару ударов сердца воцарилась тишина, потом послышался недовольный гул. – Я вас освобожу, – успокоил я их. – Я дал вам слово и сдержу его. Но эту ночь вы проведете в цепях, возможно в последний раз. Иммар, Осви! Выполняйте.
Именно поэтому я взял цепи. Гребцы нечеловечески устали, и, вероятно, этого бы хватило, чтобы они беспробудно спали всю ночь, но предупреждение Бенедетты не давало мне покоя. Человеку, лодыжка у которого прикована к цепи, трудно двигаться тихо, а любая попытка снять путы наверняка разбудит нас. Бенедетта и женщины наблюдали, как Осви и Иммар возятся со звеньями. Заклепать их как полагается возможности не было, так что они просто делали грубые узлы на концах цепей.
– А теперь спать, – сказал я гребцам и, чуть понаблюдав, как они мрачно укладываются в гнилой соломе, вышел с Финаном на улицу. – Нам понадобятся часовые.
Мы смотрели через луга туда, где серебрилась в лунном свете река, бегущая между ивами.
– Думаешь, ублюдки преследуют нас?
– Вполне возможно. Но даже если нет…
– Нам нужны часовые, – закончил он за меня.
– Я дежурю первую часть ночи, а ты вторую, – сказал я. – Каждый из нас возьмет троих воинов.
– Здесь? – спросил он.
Мы стояли снаружи амбара.
– Один здесь, – ответил я. – А ты или я с остальными двумя – внутри.
– Внутри?
– Ты доверяешь рабам? – осведомился я.
– Они ведь связаны.
– И терять им нечего. Они знают, что за нами погоня. Почему бы им не прийти к выводу, что лучше бежать сейчас, чем дожидаться, когда нас захватят воины Ваормунда?
На удар сердца ирландец задумался.
– Господи, – пробормотал он едва слышно. – Ты в самом деле думаешь, они осмелятся напасть на нас?
– Думаю, нам следует быть наготове, если такое случится.
– А их человек тридцать. Если нападут… – Он не договорил.
– Даже половины хватит, – подтвердил я. – Впрочем, это все только мои страхи.
– И если они решатся?
– Перебьем их быстро и без жалости, – мрачно проронил я.
– Господи, – повторил Финан.
– Предупреди всех наших, – добавил я.
Мы вернулись в амбар. Через неровные дыры в кровле падал лунный свет. Мужчины храпели. Заплакала девочка, Бенедетта тихонько запела, успокаивая ее. Спустя некоторое время плач прекратился. В лесу заухала сова.
Поставив Осви снаружи, я остался внутри вместе с Беорнотом и Гербрухтом. Мы все трое привалились к стене в глубокой тени. Мы не разговаривали, и мысли мои блуждали, пока я боролся со сном. Мне вспоминался дом в Лундене, где я жил с Гизелой. Я пытался воскресить в памяти ее лицо, но ничего не получалось. Как всегда. Стиорра, моя дочь, была вылитая мать, но Стиорра тоже умерла, и ее лицо также ускользало от меня. Кого я помнил, так это Равна, слепого скальда, отца Рагнара Бесстрашного. Это Рагнар захватил меня, когда я был еще ребенком. Сначала превратил в раба, а потом принял как своего сына.
Равн был великим воином, пока меч сакса не забрал у него глаза, и тогда стал скальдом. Когда я сказал, что не знаю, кто такой скальд, он рассмеялся.
– Мы рифмоплеты, – пояснил Равн.
– Прядильщики?
– Поэты, малец. Те, кто сплетает грезы, люди, создающие славу из ничего и кружащие тебе голову своим творением.
– А какая польза от поэта? – спросил я.
– Никакой, парень, совершенно никакой! От них нет ни малейшего толка! Но когда мир рухнет, души павших будут петь их песни в Валгалле, и слава Мидгарда никогда не умрет.
Равн много рассказал мне о своих богах. Теперь, когда я стал таким же старым, как Равн в дни нашего знакомства, мне хотелось расспросить его еще о многом. По его убеждению, в загробном мире есть место для семей.
– Я снова увижу свою жену, – с тоской сказал он.
Я был тогда слишком молод, чтобы найтись с ответом, и слишком глуп, чтобы расспросить поподробнее. Тогда мне хотелось слушать истории про битвы, но теперь, в освещенном луной амбаре, я цеплялся за эти услышанные давным-давно слова и мечтал, что Гизела ждет меня в некоем залитом солнцем чертоге. Я снова попытался представить ее лицо, ее улыбку. Иногда видел ее в своих снах, но никогда наяву.
– Господин! – прошипел Беорнот, толкнув меня в бок.