— Дальше всё будет зависеть от самих литанцев. Я просто не знаю, что на этот счёт содержится в их менталитете. Не изучал специально этот вопрос. Ведь любой народ уникален, он складывается на протяжении столетий. Возможно, литанцы будут трепетно относиться к тем, кто реально всеми своими ресурсами и силами участвует в строительстве будущего. А возможно, попытаются загрызть таких выскочек. Вы должны лучше меня, чужака, знать своих соотечественников.
— А, вот вы о чём… Хороший вопрос вы задаёте!.. Но ведь в этом случае всё равно мы, литанцы, сами определим свою судьбу?..
— Я так думаю. Если Республика вдруг не решит переиграть. Но тут тоже всё будет зависеть от вас, как вы сможете маневрировать между молотом и наковальней.
— Я готов рискнуть. Только… почитаю проект на сон грядущий, и рискну. Мне ведь некуда бежать. Вернее… я не хочу никуда бежать. Я знаю, многие ваши сторонники ненавидят элиту просто потому, что она — элита. Но среди нас есть разные люди. Да, я привык к хорошей жизни, к отличным курортам, к большим благоустроенным домам, отличным машинам, дорогой яхте… Но всё это не досталось мне по мановению волшебной палочки! Я пашу двадцать часов в сутки, и так с тринадцати лет. Нет, в политику я попал не сразу. Но пахать начал сразу. Может быть поэтому сюда и попал, что был достаточно расторопен и деятелен…
— Ладно, советник, раз мы предварительно договорились, можем пока просто расслабиться. Денёк выдался жарким.
— Вам ещё и ночь такая же предстоит — судя по той красавице, что никак не хотела отпускать из корабельного сердца, — без тени насмешки, с открытой улыбкой на устах, заметил Гиннес.
И вот ведь как бывает — только вспомнили о Валери, а она тут как тут. Вошла, осмотрелась, словно выбирая себе жертву, и гибкой пружинистой походкой прошлась до моего кресла. Зыркнула через плечо на Гиннеса, а потом одним изящным движением уселась ко мне на колени. Прижалась сильно-сильно, растеклась буквально по всему торсу, в довершение разбросав туда, куда не достало её тело, свои шикарные непослушные волосы. Дождалась, пока я её покрепче обниму, и только затем заговорила, обращаясь, правда, не ко мне, а к моему собеседнику.
— Господин советник уже уходит. Слишком тяжёлый день сегодня выдался. Я ведь права? — и такой взгляд подарила мужчине, что ему оставалось лишь подскочить и раскланяться.
— Да, госпожа О`Стирх, вы совершенно правы. Даже сложно подсчитать, сколько раз меня за сегодня должны были убить… Спасибо за компанию, Леон. И за вино. Оно великолепно, как и вы, миледи, — с этими словами Гиннес направился к двери.
— Энни, подождите, я сейчас приглашу офицера, он вас проводит.
— Благодарю, не хочу смущать очаровательную валькирию. Подожду за дверью.
Едва я погасил голограмму, Ри на мне демонстративно зашевелилась.
— Если хочешь что-то сказать, говори.
— Нет, кошка, это твои охотничьи угодья, и Гиннес… тебе тут не конкурент, — прозвучало довольно неоднозначно, но девочка осталась довольна моим ответом.
— Тогда давай продолжим наш разговор.
— Какой разговор? — теперь уже я недовольно заёрзал, прекрасно понимая, о чём она.
— Мы остановились на непорочных девах, — серьёзно глядя мне в глаза, припечатала республиканка.
— Ри, признаю, ты поставила мне «мат». Мне просто нечего сказать. Что бы я ни говорил, всё будет детским лепетом, да ещё и сильно отдающим насмешкой или даже прямым оскорблением, — видя, что мои слова не находят отклика, торопливо продолжил. — Кошка, обычно я не играю с тобой в такие игры — знаю, что обречён на поражение. Ты же Высшая. Но та вылазка не прошла для меня даром. Обилие полей, ощущение риска на языке, поседевший за один перелёт пилот… Если задел — просто скажи, что я должен сделать. Люблю тебя, кошка!
Вот теперь девочка откликнулась, мои слова смогли дойти по назначению. Она внимательно вгляделась в мои глаза, словно эдакий детектор лжи, проверяя на искренность.
— Я республиканка, Кошак. И ты должен знать, что именно я от тебя хочу. Всегда. Ну а раз ты сболтнул лишнего, думаю, будет правильно заставить тебя немного поработать языком во благо. Как считаешь?
— Заставить? Да я готов тебя вылизывать с головы до ног, кошка, — вздохнул я с облегчением. Раз не провоцирует, требуя довести недосказанную мысль до логического конца, значит, не всё ещё потеряно. — Но ты не сердишься?
— На что? Назвать непорочной девой республиканку, валькирию, Высшую, которая только своих семерых мужиков прошла… Это что угодно, но только не оскорбление. Возможно, насмешка… И ею ты запросто мог бы меня обидеть. Но я тебя слишком сильно люблю, чтобы обижаться по мелочи. Особенно после того, как ты залижешь мою сердечную рану… Ты, кстати, давай уже, не томи, начинай.
И я начал. Встал, ссаживая с колен эту рыжую кошку, усадил её в опустевшее кресло, приник губами к мочке уха, потом на очереди была шейка, потом грудь, к которой я получил доступ, предварительно расстегнув застёжку комбинезона. На этом месте Валери реально зашипела.