Меч Шаннара

Впереди ярко горели ритуальные костры гномов. Говорят, это был день, когда небесные светила предвещали удачу. Потому с неистовым упорством шептали гномы свои молитвы над священным огнем алтаря, умоляя бога даровать им силу и хранить их от зла. По всей земле разнесся слух о великом жертвоприношении вблизи Нефритового Ущелья, и отовсюду прибыли к алтарю гномы. Много добра было роздано всем пришедшим, однако основным содержанием ритуального праздника было страстное чтение молитв. Жрецы прославляли своих военачальников, просили бога защитить их от злых чар и наделить их необоримой силой. Под звуки труб собравшиеся гномы воспевали хвалу богу; в молитвенном экстазе тысячи гномов склонялись перед священным алтарем, распевая гимны во славу бога. Поднятые вверх руки, опущенные головы, торжественное выражение глаз — все это создавало атмосферу важности и неповторимости момента. Искреннее возбуждение, охватившее народ Гномов, поддерживалось хриплым ревом труб, ритмичным звучанием барабанов и протяжными песнопениями жрецов. Вся толпа была охвачена единым религиозным экстазом настолько, что не замечала ничего вокруг. Даже дети и животные поддались общему настроению. Пламя костров бросало на темную толпу красные и оранжевые блики, которые придавали особую торжественность происходящей церемонии. Ритмичная дробь барабанов, мерцающий свет костров, возбужденные лица и громкие песнопения — все это создавало некую священную ауру вокруг поклоняющейся божеству толпы, способствовало созданию особого молитвенного настроения. Мощный торжественный хор голосов звучал слитно и громко: можно было подумать, на площади собрались все представители племени Гномов. Сила воздействия молитвы была такова, что практически вся толпа отключилась от внешнего мира. Для участников этого молитвенного собрания исчезло все окружающее, они полностью сосредоточились на своих внутренних переживаниях. Толпа находилась как бы под воздействием наркотика. Перед их мысленным взором развертывались феерические картины общения с Богом. Окружающая природа способствовала этому настрою. Озаренные багровыми отблесками костров скалистые пики, окружавшие святилище, вздымались вверх, похожие на огромные священные обелиски.

Между тем все четверо, держа носилки с жителями Долины, неуклонно продвигались вперед и вскоре вступили на лесистую часть склона, который служил крышей для Нефритового Ущелья. Кусты и деревья скрывали отчаянных путешественников, но сердца их замирали все больше по мере этого опасного продвижения. Меньон, подойдя к самому края склона, с ужасом совсем близко увидел тысячи маленьких фигурок, охваченных молитвенным экстазом. Он отшатнулся, им овладел нестерпимый страх, но не за себя, а за несчастного Генделя, который вот-вот попадет в руки этих неистовых фанатиков. Меньон закрыл глаза; его пылкое воображение рисовало мрачные картины жестокой расправы над карликом.

Некоторое время путники осторожно шли лесом, и вдруг Балинор возвестил о том, что впереди — десятки ярдов открытой скалистой местности, вслед за которой начинаются густые Аннарские леса. Таким образом, настал тот решительный момент, когда все участники отряда — в большей или меньшей степени — должны были проявить себя.

— Мы желаем тебе удачи. И надеемся, что жертва Генделя не будет напрасной, — обнадеживающе сказал Балинор и положил на плечо Меньона свою большую руку.

Взоры взволнованных путешественников были обращены к Меньону, который неспешно, сохраняя полное присутствие духа, достал свой колчан со стрелами, приладил к тетиве стрелу и… В этот самый момент Меньон со всей очевидностью понял, что ему надлежит убить человека без видимых на то причин. Искусный охотник и бывалый воин, он ни разу не дрогнул перед лицом опасности, десятки раз попадая в рискованные и отчаянные ситуации. Горячность натуры, молодой пыл много раз помогали ему смело отражать натиск опасных врагов или животных. Однако все это было продиктовано конкретными целями: это всегда был бой, поединок, сражение, где Меньон всегда с честью выдерживал испытание, уготованное ему судьбой. А сейчас предполагалось, что он выстрелит в совершенно безоружного человека, хотя и неприятеля, когда тот меньше всего ожидает нападения. Собственный воинский кодекс чести не позволял Меньону Леа выстрелить просто так.

— Ты должен сделать это, — раздался грозный шепот Балинора; его глаза пылали яростной решимостью.

Дурин со страхом смотрел на мрачное лицо принца Леа, который был поставлен перед выбором. Дэйел, со всей юношеской незащищенностью чувств, трепетно вглядывался в статную фигуру отважного жителя высокогорья.

— Я не могу убить человека таким путем, даже если это спасет нам жизнь… — покачал головой Меньон.

Вновь воцарилось тягостное молчание. Лица друзей горели, руки дрожали от неодолимого волнения.

— Я сделаю это, — наконец тихо произнес принц Леа и осторожно посмотрел вниз, где буйствовала религиозная вакханалия гномов. — Но сделаю это по-другому.