— А что это за сторож у вас такой?
Истошный, неистовый крик оглушил, ударил, впился безжалостными когтями в уши. Вопль взмывал ввысь, горячей волной тошноты окатывая тело, вибрировал, то усиливаясь, то спадая, чтобы вновь с удвоенной силой подняться до бесконечных пронзительных высот. Казалось, ещё мгновение, и я сойду с ума, рассыплюсь в прах, умру. Чувствуя, что настал мой последний час, попыталась встать, но ноги не держали. И тут, когда уже не осталось сил выносить эту муку, крик оборвался. Я открыла глаза, дрожащей рукой пригладила вставшие дыбом волосы и оглядела поле боя. Ногир, выронив метлу, ожесточенно тер уши и мотал бородатой головой. Вейра и Ольги в комнате уже не было. В ушах пребольно щелкнуло, я услышала поскуливание Севера и истошное ржание лошадей.
— Ччч-т-то это? — прохрипела я пересохшим горлом. От крика до сих пор мелко дрожала посуда, колыхалась на небольшом окне веселенькой расцветки занавеска, а пыль, сметенная домовитым гномом в кучку, висела в воздухе. От такого голоса и мертвый оживет, поседеет, превратится в заику и вновь помрет, твердо убежденный, что на этом сумасшедшем белом свете ему делать нечего.
— Это оно и есть, сторож-то, печенку в ведьму, — отмер холмовик. — БЕЖИМ!
В проеме гном и я оказались одновременно. Попихавшись и поругавшись, я вывалилась первой на крыльцо и замерла в изумлении.
Вейр стоял на ступенях, помахивая кочергой. У Шенва в руке мерцало оголовье крепкого деревянного посоха, глаза пристально смотрели на кромку леса. Ольга замерла посреди двора, держа светящуюся спицу, которой она сражалась с охраной Лоринии. Север сидел у её ног и, склонив голову набок, разглядывал существо, гордо вышагивающее по двору.
Ярко-алые перья размером с кухонный нож блистали на солнце, золотой гребень грозно топорщился. Взгляд круглых огромных желтых в черных ободках глаз словно говорил "вот он я какой!". Я очень о многом хотела побеседовать с птичкой, но мне пока не до возмутителя спокойствия и грозы наших бедных ушей.
За полем, у самой кромки леса призрачная тень размытым пятном скользнула по земле и исчезла. Солнце слепило глаза, не давая толком рассмотреть тварь. Лишь снег, осыпавшийся с ледяных ветвей снежным водопадом, говорил о том, что тревога не была напрасной.
Холмовик выругался, плюнул под ноги и замахнулся метлой на петуха-монстра. Щелкнул клюв, половинки древка упали на землю. Петух взрыл когтистой лапой землю, готовясь растерзать обидчика. Глаза загорелись алыми угольками.
— Тебе скока говорено — на сонников не орать! — завопил гном.
Ужас в перьях копнул землю и шагнул вперед. С деревенскими Петьками птица размером с перекормленного индюка имела лишь отдаленное сходство. Север спрятался за Ольгу, из-за спины вампирши наблюдая за кочетом-великаном. Бедный малыш до сих пор встряхивал головой.
— Цыпа-цыпа-цыпа! — присев на корточки, позвала я.
Петух тряхнул головой, гребень воинственно затрясся. Глаза моргнули раз, другой, и кошмарная птица важно шагнула ко мне. Ногир попятился, круглыми от ужаса глазами глядя на меня, и покрутил пальцем у виска. Я вытащила из кармана куртки корку хлеба, завалявшуюся ещё с дороги, и протянула открытую ладонь, зажмурив глаза и мысленно на всякий случай попрощавшись с рукой. Вейр ругнулся, подскочил ко мне, схватил в охапку, забросил, словно мешок с мукой, на плечо и потащил в дом. Я уже привыкла, что он меня таскает и швыряет, когда ему вздумается, и возражать не стала. А немного выдранных пепельных волос можно объяснить потрясением от петушиного концерта.
Отшвырнув бархатную черную ленту на стол, я бросилась к дверям и остановилась, любуясь открывшейся мне картинкой.
Загнав гнома на забор, чудище бродило по двору, вышагивая, словно генерал перед войском. Шенв, размахивая посохом, подпрыгивал и пытался огреть гнома. Наверное, в воспитательных целях, чтобы привить любовь к природе. Ногир отбрыкивался, поджимал ноги и вопил на весь двор, озвучивая свое мнение о противоестественных отношениях петухов с колдунами.
Шенв, утомившись, подошел к кочету, задумчиво разглядывающему Ольгу с торчащей из-за её спины волчьей головой. Шепнул пару слов. Петька вскинул голову, я зажала уши, ожидая нового вопля, но петух удовлетворился тихим "ко-ко", склевал оброненную мной корку и скрылся в сарайчике.