Меч Тристана

«До чего же нелепо все!» — думал Тристан, возвращаясь в Карэ. А путь был неблизкий, и заночевали они в лесу. Раны у Тристана случились мелкие. Он их и не перевязывал даже, так, листочки целебные приложил — подорожник там и прочую траву — все, как Изольда учила в свое время. Так и спал. А на рассвете проснулся от дикой боли в ноге. Открыл глаза, глянул, а на коленке его свернулась колечком маленькая гадюка и к ранке открытой зубами-то и припала. Тристан вскочил, змею с себя скинул, разрубил сгоряча рептилию тяжелым кинжалом пополам, а уж потом стал рану промывать. Промыл, свежий подорожник приложил снова, и боль унялась.

Он и забыл про этот случай уже на следующий день. Но всю дорогу до замка на душе у Тристана было неспокойно.

«До чего же нелепо все!»

Он и самому себе объяснить не мог, что именно нелепо, но змея — это был явно дурной знак. И приросшая деревянная нога Молдагога черной магией попахивала, и вся эта Пиррова победа (трое погибших рыцарей из Карэ, четверо раненых) не радовала совершенно. Была победа над Черным замком какой-то абсолютно лишней, словно из другого романа, из другой легенды залетела в повесть о Тристане, как если бы, например, переписчик напился пьян и новую страницу не в том старинном фолианте открыл. А Тристан, признаться, так и забыл спросить у Изольды, что же конкретно ждет его в Арморике, если следовать строгим канонам. Поначалу, под Большой Сосной, им слишком хорошо было, а потом — слишком некогда. Расставание-то скомканным получилось.

В общем, ехал Тристан домой и мысленно напевал одну из самых любимых им песен Высоцкого: «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята!..»

Кехейк до сих пор не возвращался, и тогда верный друг его корнуоллский, обеспокоившись, надумал поторопить события. Нет, не на праздник победы над великанами решил он пригласить первого рыцаря Арморики, просто хотел видеть его, потому что смутная тревога одолевала все сильнее. И призвал Тристан Молдагога, и велел ему как можно скорее отправить письмо Кехейку в Корнуолл с просьбой возвращаться немедленно и венчаться во храме Карэ, если, конечно, сын Хавалина еще не обвенчан с прекрасной рыжей Бригиттой. Просьбу эту высказывали все вместе: Тристан, Хавалин и Изольда Белорукая.

Изольда, кстати, вела себя тихонько. Обидных слов Тристану не говорила, провокационных вопросов не задавала, смотрела на него почти ласково, а на предложения позабавиться перед сном и даже на мимолетные ласки отвечала кокетливым хихиканьем и неизменным отказом от взаимных нежностей. Хитрая оказалась девица, ни разу не сказала ничего прямо, вела себя просто как внезапно повзрослевшая девушка: мол, я этими глупостями уже не интересуюсь. Что ты, Тристан? Поищи себе для подобных забав какую-нибудь юную потаскушку из простых крестьян.

А Молдагог не обманул надежд. Черный маг — он и есть черный маг. Отправил к Кехейку почтового голубя. Птица меньше чем за сутки долетела до берегов Корнуолла и на третий день уже вернулась назад с ответом от Кехейка. Первый рыцарь полуострова Арморики обещал выдвигаться немедленно и готовился к свадьбе на родной земле. Бригитте-то все равно было где венчаться — не в Ирландию же ехать обратно! По каким только странам ее не мотало! И что теперь родиной считать?

Приплыли ребята вовремя, свадьба состоялась, погуляли отлично. Тут бы и успокоиться всем и зажить по-людски. Да разве Тристан мог без Изольды? Страдал он еще сильнее прежнего, а пути к любимой больше не было — только смерть. Он это безо всяких подсказок из древних легенд понимал.

Потому, когда в злополучном колене проснулась давешняя боль, он не столько опечалился, сколько обрадовался: «Ну наконец-то! Вот оно и пришло. Теперь все сходится».

А что, что сходится-то? Чушь собачья.

Кстати о собаке. Луша теперь часто и подолгу выла, подходя к окну, смотрящему на море, и ничем невозможно было ее успокоить. Белорукая страшно раздражалась от этого тоскливого воя и иногда цедила сквозь зубы:

— Ох, отравлю когда-нибудь эту тварь пятнистую!

— Не посмеешь! — шипел Тристан.

И едва сдерживался, чтоб не добавить: «Я тогда тебя отравлю».

Но Изольда и сама понимала, что собаку свою муж любит сильнее, чем жену, а потому угрозы ее оставались обычной пустой болтовней.

Меж тем гадючий яд оказался крайне хитрым. Прибывший по случаю ирландский лекарь свидетельствовал: если укус так долго не давал о себе знать, значит, дело плохо, ибо яд уже распространился по всему телу, а свойства он имеет коварные и даже непредсказуемые.

— Может, это и не гадюка была, — предположил ирландский лекарь, — a serpenta victoria, то есть змея-победа. Так римляне звали крошечную черную гадину, от яда которой не спасался еще ни один человек. Правда, королева Айсидора знавала одно могучее средство от этой нечисти, так ведь месяц назад отдала несчастная Богу душу, других лечила, а себя не уберегла. Разве что дочь ее, королева корнуоллская, хранит семейный секрет.

Таким советом и завершил мудрый эринский медик свой печальный диагноз.

«Вот оно!» — еще раз воскликнул Тристан про себя.