Меч вакеро

— Что я могу сказать… — серые глаза падре устало, из-под набрякших век смотрели на алый червячок фитиля свечи. — За сотни лиг не слышен крик жертвы с гороховых полей… Послушай, Луис, — монах понизил голос, — я строго-настрого запретил своей пастве бывать там, иначе единственным сбором в корзины станут их головы! А действует ОН стремительно… Мне рассказала на исповеди прихожанка из племени тиуменов, она…

— Врет всё твоя баба, старик! — ноздри Луиса трепетали. — Уж я-то знаю краснокожих и негров: их духов, посланников тьмы и тотемы! От этих легенд можно свихнуться в каждой асьенде и миссии. Не теряй время, старик. Я солдат, а не охотник за призраками. Эта флейта не для моих ушей!

Сын губернатора сплюнул в очаг, хрустнул новой сигарой. «Черт знает что! — кипело в нем. — Духи! Пророчества! Да все цветные — просто толпа старух и баб, в головах коих нет и унции мозга. А бабы… Они вообще любят поболтать… особенно, когда их разложишь на траве. Всё это бред, конечно».

Капитан, веривший лишь в себя, не собирался ломать голову над сей чертовщиной.

— Будь сдержанней, сын мой, — падре мягко поднял руку, чтобы успокоить пыл и умерить поток возражений Луиса. — Я только хотел уточнить: знаешь ли ты историю… о vaquero…29

— Ха! Разве есть в Калифорнии хоть одно семейство, в котором бы не пугали им непослушных детей?

Игнасио удовлетворенно кивнул, поглаживая примостившегося на коленях настырного кота.

— Так ты мне сказал, что у той индианки из тиуменов не было мозгов? Что ж, я согласен с тобой, Луис: человечество охотней верит в то, во что поверить невозможно. Мозгов, может, ей и не хватало, зато у нее были острые, как у всех краснокожих, глаза, да и язык имелся…

— Почему «имелся»? — все чувства испанца свернулись в тугую пружину.

— Потому что у несчастной была целая жизнь, покуда она не встретилась с НИМ вторично…

Драгун нервно почесал шею, искусанную москитами.

Монах продолжал молчать, механически поглаживая притихшего Пепе; морщины вокруг глаз и губ настоятеля стали глубже, а в серых, как мглистое утро, глазах оставалась роса страха.

— М-м-да, — хрипло вымолвил он, чувствуя, как жжет его висок взгляд сына Эль Санто. — Цена спокойствия нашего края одна — смерть.

— Что ж, где тонко, там и рвется! Мой эскадрон пересек всю Мексику, падре, с запада на восток и обратно. И вот что я вам скажу: идет война. Сегодня все люди в большой беде и не знают покоя! А с этой тварью, — Луис брезгливо поморщился от настоявшегося в обители плебейского запаха чеснока, — мне всё ясно! Бьюсь об заклад, это выверты какого-то инсургента, тронувшегося умом. Ну да ладно, у меня есть на этот счет свои соображения, падре. Клянусь камаурой Папы, я доберусь до него… и тогда… — жесткая улыбка раскроила лицо капитана. — Я сдеру кожу не только с его лица!

— Не зарекайся, — с плохо скрытым раздражением в голосе оборвал его Игнасио: — ЕГО не берут пули. Солдаты сержанта Аракаи стреляли в него…

— Солдаты Аракаи! — лицо Луиса скривила гримаса презрения. — Да эти евнухи порох на полку не знают, как насыпать. Всё это дичь! Они просто послали пули в молоко…

— Не знаю, не знаю… Олени не уходят от их свинца.

— Так что же, падре, — де Аргуэлло терял последние крохи терпения, — по-вашему, он взаправду злой дух?

— Двадцать человек только в Санта-Инез уже приняли дикую смерть. Последним был кузнец Хуан де ла Торрес, помнишь, наверно? Он подковал еще твою лошадь в прошлом году.

— Духи, жрецы, пернатые змеи! Вы же белый человек, патер. Католик! — негодующе фыркнул драгун.

— Да, но я еще и португалец, Луис. И всё, что касается потустороннего мира, у моего народа не вызывает кривых усмешек. Ожидание смерти для нас — хуже ее самой.

— С меня довольно, падре! Увольте! Уберите свои догадки к остальным сокровищам, кои хранит ваш сундук. Пора поговорить о деле… — Луис поднялся, оживил пламенем свечи затухшую сигару, отошел к двери. — Меня интересует карета, знатный сеньор и девушка-мексиканка, которые были в ней. Его зовут Диего де Уэльва, ее — Тереза.

— Карета? — Игнасио поднял в удивлении брови. — Нет, сын мой… Такое, ты знаешь, в наших глухих местах было бы событием, о котором трещат потом целый месяц…

— Вы уверены, падре? — в глазах капитана замерцал зловещий огонь.

— Как Бог свят.

Монах уже думал о чем-то своем, уставший и постаревший за время беседы, как показалось собеседнику, лет этак на пять.

Луис де Аргуэлло кусал губы. Он не хотел верить, но не мог, не мог отрицать, что и сам уже долгое время чувствовал всеми фибрами присутствие зла. В тайниках души он признавался себе, что боится уверовать в сказанное настоятелем Санта-Инез, так как сразу бы понял, как безнадежны и тщетны его усилия.

— Ты давно не был в Монтерее? — падре отпил из кувшина молока, чтоб смочить севший голос.

— Полгода, а что?

— Держись совета, который я дам тебе, сын мой, и ты только выиграешь. Я не возьмусь объяснять, отчего и зачем делаю сие… Твоя гордыня все равно не снизойдет до понимания сути… А посему просто выслушай.

Луис насторожился и замер, впившись в седого монаха, взор которого стал тяжелым и темным, будто свинец.