Меч вакеро

Замыкала шествие расстроенными рядами толпа индейцев и мексиканцев: гирлянды цветов на груди, кресты в руках, украшенные бантами всё тех же кричащих расцветок. Паства готовилась к крестному ходу: и не беда, что на всех мужчинах были одинаковые рубахи из грубого полотна, свободно ниспадавшие поверх таких же штанов, прикрывавших лишь смуглые колени; а на женщинах —рубахи-платья, что близнецы, без рукавов, перетянутые вокруг талии пестрыми, с колокольчиками шнурками либо узкой лентой.

Зато всё, что только могло блестеть, — заколки, серьги и бляхи — жгуче горело, на совесть надраенное загодя. Сколько было нашито разнокалиберных пуговиц по боковым швам штанов, — никак не меньше, чем накопившегося за десять лет блестящего барахла в сорочьем гнезде. Тут и там мелькали красочные пончо с прорезью для головы, что одновременно служили и одеялами. На некоторых краснокожих красовались широченными лопухами полей соломенные шляпы, схваченные под подбородком сыромятными ремешками.

И всё это двигалось, пело и сверкало, шлепая босиком по розовой пыли атрио.

Шествие обошло церковь и, справившись с гимном, заголосило псалмы, направляясь за ворота миссии окропить святой водой многострадальные стены Санта-Инез.

Глава 13

День угасал. После полудня синеокие небеса затянула поволока мглы. От обеда до вечера чадные потемки над Санта-Инез сгустились плотнее, и дышать приходилось насилу. Высоко над миссией ползло на запад похожее на призрачный корабль огромное свекольное облако с кровавым пурпуром парусов. Корабль-призрак пожирал свет; казалось, его гнал ветер зла… А там, внизу, на грешной земле парило удушье, словно земля ожидала неистовой бури.

Уставший от шума и суеты, Луис медленно брел по горластой площади мимо длинных внутренних галерей с закругленными сводами. В темной узи проулков шныряли крысы, подбираясь к порожним котлам, ждали удобного случая… Глаза их поблескивали красными световыми точками.

Зубчатые листья пальм и магнолий тихо покачивались на горячем ветру, как ленивые опахала, и терпеливо ждали дождя. У их оснований на тростниковых циновках, а то и прямо на земле, сидели группы людей; глаза хмельно сверкали в отблесках костров, слышался хохот и жадное чавканье. Близ церкви звенели переборы гитар и живо играли скрипки.

Обходя земляные печи, Луис вспомнил, как готовили ассадо кон куеро, — целое театральное действо: выпотрошенных быков для начала отбили цепами; после чего напичкали доброй арробой35 специй и трав; а уж только затем целиком на ремнях опустили в специальные ямы. Скрывище это мужчины заложили пластами земли в три ладони, а женщины запалили над ними огонь. Костры были разведены трескучие: огненные столбы в шесть ярдов высотой взлетали выше сторожевой вышки, отогнав народ жаром футов на сорок.

Теперь же ямины были пусты, но продолжали дышать печеным мясом и проперченным зноем. Повсюду валялись обглоданные мослы и ребра. Стаи собак, тупеющие от лихорадки нетерпения, хватали их на лету; крошили в сладкую пыль и, рыча и трясясь от жадности, набивали дохлые животы до барабанного звону. Всюду мелькали лоснящиеся от жира лица и локти краснокожих; сыпались подзатыльники и ругань мамаш на нетерпеливые руки и головы детворы, когда раздавалось мясо.

— Хороший праздник — день Святого Хуана!

«Сытый Живот» — окрестила его краснокожая паства. «Что ж, в десятку, — отметил Луис, — индейцы всегда называли дерево деревом, а жабу — жабой».

Капитан и сам испытывал приятную сытость в желудке, в голове изрядно шумели пары золотой текилы с хитрой добавкой тулапая — кукурузного самогона.

Жидкость решительно годилась для многого, и монахи, зная об этом, поощряли изготовление огненного снадобья. Тулапаем можно было заправлять светильники, отбеливать лен и вымачивать кожи, сводить ржавчину со старых ружей и гнать глистогонное для скота… Эта «беда» годилась на многое, вот только пить ее было нельзя: она прожигала кишки как свинец…

И всё-таки ее пили!

Меж тем багровый цвет неба налился гнетущим пурпуром. За стенами Санта-Инез замигали слабые огоньки хижин. Горы Сан-Рафел с востока виделись в этот час могучими челюстями, сложенными из толщи мрака и тьмы, и лишь западная плоскость базальтовых кряжей пылала спелым гранатом умирающего дня.

«ЕГО не берет свинец…» — против воли, словно под палкой, повторил капитан слова отца Игнасио, чувствуя, как в нем накаливается спираль напряжения. «Ужели это правда, что я слышал от нянек еще ребенком? Легенда о Безумном Vaсero… и его Черных Ангелах?.. Нет, нет! Всё — дурь… не верю, — крутилась в голове единственная мысль, ровно заклинание ото зла. — Правда лишь то, что реально».

Де Аргуэлло грязно выругался, ручеек пота сбежал из-под мышек по ребрам. У него было ощущение, ровно кто-то незримый с высоты созерцал лоскутный половик миссии, брошенный людьми у подножия гор. Луис слышал, как свистел ветер, летящий с вершин Сан-Рафел, и в этом холодном шелесте угадывал свое имя, словно этот кто-то звал его из-за опускающегося завеса ночи…