Меч вакеро

Думы и чувства стали невыносимы: «К черту! Сегодня же побываю на этих гороховых полях… Посмотрим, чья возьмет!» Решение созрело окончательно и бесповоротно. Он опустил перчатку на ажурную гарду сабли и ощутил, как гневливо-радостно вскипела кровь в жилах, как хрустально прозрачен стал его мозг.

Капитан резко повернулся к оставшемуся за спиной атрио и едва не поскользнулся: под ногами суетливо шурхнула с кучи отбросов крупная, как кошка, крыса.

— Дель Оро! — зычно гаркнул он.

Дважды повторять не пришлось. От собравшихся у костров, ярким светом полыхавших вдоль площади, быстро отделилась приземистая фигура. И вскоре в мерцающей темноте Луис разглядел подошедшего волонтера. Глаза его казались глубокими рытвинами, в густых усах запутались крошки лепешек и мяса. Капитан снял перчатку и протянул руку. Ее крепко сжимала шершавая ладонь Сыча.

Луис не случайно окликнул метиса: у этой бестии был особый нерв и зверистая хватка. И если б у него доставало мозгов хоть на толику больше, дель Оро мог бы подняться на ступеньку-другую повыше, чем мелкий толкач награбленного и проводник у королевских волонтеров.

— Колдовской час, дель Оро… Не так ли?

— Мой любимый, сеньор, — на губах Сыча играла улыбка койота. — А что? — Он вдруг разом напрягся, превратившись в кусок стального прута.

— Ты знал Муньоса, торгаша из Сан-Мартина?

— Этого идиота? Что с ним?

— Ничего. — Де Аргуэлло таинственно улыбнулся. — Возьмешь еще двоих и собирайся… Скажешь им: будут меньше чесать языки — каждому по галлону36 мескаля37 из погребов Санта-Инез…

— А куда едем? — голос Рамона треснул, как рвущееся по шву седло.

— Похоже, на тот свет, парень… На охоту за дьяволом… — капитан не спускал пристального взгляда с лица мексиканца.

— А вы веселый человек, сеньор де Аргуэлло, — наконец прохрипел тот. — Решили сыграть в кости с духами, для которых мы сами слепые щенки. Им видно всё, дон, и известно тоже… Клянусь Святым Симеоном, — он перешел на шепот, — они даже знают, что мы сейчас замышляем против них… — Сыч промокнул шерстяным серапе бисер жемчужной испарины, выступившей у него на лбу, и неуверенно бросил: — Так ведь темь на носу, хозяин?

— То-то и оно… Поедем в ночь, приятель, чтоб уж наверняка пощекотать нервы. — Он заглянул в узкие глаза Рамона. — Я что-то не пойму тебя, дель Оро… Ты что же, навалил в штаны? Или перестал любить золото? За шкуру сей твари нам причитается тридцать тысяч!

— Золото! А я вот слышал, что оно от дьявола, сеньор. И что деньги Сатаны пропадают при белом свете, не выдержав Господней благодати…

— Дур-р-ак, — не меняя тона, отбрил капитан. — Зачем дьяволу такое золото, что канет при свете? Ведь только на него он и покупает грешные души таких обезьян, как ты.

«А таких, как ты, белая тварь?.. — закусив злость, подумал Сыч, но перечить не взялся. — Черт с ним, пожалуй, Сам Господь Бог не властен над золотом… Уж если мне и ложиться в могилу, так богатым!» — заключил он и прохрипел:

— Ну, что ж… доброй охоты, как говорят у нас. Вдруг, да вам повезет: схватите этого пикаро за хвост или копыто…

— Не мне повезет, а нам, дель Оро! — пальцы Луиса впились в плечо волонтера.

— Ладно, хозяин… Покричим ЕГО на болотах или на этих чертовых полях. Может, ОН и взаправду вынырнет к нам со своей головой под мышкой, но тогда, — Сыч привычным движением взялся за короткий мушкет с револьверным восьмизарядным магазином и фитильным запалом, — кто бы он ни был, я буду говорить с ним вот этим потрошителем. И будь я проклят, сделаю приятное его душе на небесах.

— Ну, наконец-то, Рамон, узнаю старину дель Оро. Рад за твои мозги… Ты же знаешь, в этой жизни я больше всего уважаю два голоса: свой и смерти.

* * *

Четверть часа спустя кавалькада из четырех всадников промчалась через атрио за ворота миссии мимо разинувшего рот сержанта Винсенте Аракаи и его солдат. Одуревшие от возлияний кукурузного самогона и отборной картечи ругани сеньора де Аргуэлло, они, обутые в башмаки с длинными, по прадедовской моде, мысами, с аркебузами и гизбрмами в руках с тревогой пялились вослед пронесшимся всадникам.

Трудно припомнить случай, чтобы в доминиканской миссии Санта-Инез аккорды гитар и болтовня затихали постепенно. Веселье бурлило обычно всю ночь, а потом, точно по мановению дирижера, оркестр сумятицы и шума смолкал. На миссию падала тишина, как тяжелая крышка погреба, и слышались лишь шорохи ночи: всхрап лошадей, танцующих в коррале под тоскливую волчью флейту, поскрипывание незакрытой двери, плач ребенка, потерявшего материнскую грудь, да усталое бормотание во сне.

Но в эту ночь покоя не было. Не прошло и часу, как сладкие чары Морфея вспороли пронзительные ноты кавалерийской трубы. Кругом слышались взрывы ругани, грохот каблуков и ржание лошадей. По двору быстрым пружинистым шагом шел ротмистр Симон Бернардино. Обрубок его уха воинственно топорщился вверх, впалые щеки волнили сухожилия желваков.

— Сержант Аракая! — рявкнул он. — Где, черт возьми, этот жирный хомяк?.. — сухие пальцы теребили темляк сабли.