Меч вакеро

—  Отец! Его… его убили из-за тебя!..

Глава 7

Наступило особенно чудесное в Калифорнии сине-алое время. Лик солнца уже почти полностью скрылся за горизонтом, но лучи его, отражаясь от ланит облаков, еще озаряли землю каким-то необыкновенным рассеянным светом. Зелень превратилась в бронзу тончайшего литья. Всё замерло, смолкло. И казалось, сам воздух стал вязким, словно каучук, топящим всякие звуки. В такие минуты душа ощущает беспричинную светлую грусть и нежность, будто легкие персты ангела перебирают в груди сокровенные струны.

Однако на душе испанца скребли кошки. Тереза точно воды в рот набрала, занимаясь последними сборами, она обращала на него внимания не более, чем на дорожный сундук. Задумчиво наблюдая за ее ловкими движениями, за упавшей прядью на упрямый лоб, он ощущал, как в душе его разгоралась обида. Нет слов, он сочувствовал ее горю: потерять отца, и столь дико! Но обида перерастала в гнев: «При чем тут я?!»

—  Тереза, — Диего взял ее за плечо. — Ей-Богу, довольно… Лучше давай используем наш шанс для сведения счетов чикано с гринго.

Он крепче сжал ее локоть, но на прекрасном лице не было ни тени эмоций. Вырвав руку, она направилась через всю комнату к стулу, на котором были сложены ее вещи.

—  Тереза! — он не шутил. Кровь идальго подхлестнула его.

Она повернулась. Хлопковая рубаха потемнела под мышками и спереди, где ничем не стесненная грудь натягивала ткань. Впервые зеленые глаза казались серыми и смотрели как будто мимо него.

—  Прошу, не трогай меня сейчас. — В глазах ее проступили слезы. — Уходи, я хочу побыть наедине с отцом.

—  Как?.. — глаза дона округлились. — Разве…

—  Прошу, не надо об этом, — голос ее дрожал. — Люди отца Игнасио… они нашли его и похоронили здесь… в Санта-Инез. — Она закрыла лицо руками и зарыдала. Сейчас ей одно хотелось сказать: «Прости, па, я вела себя с тобой как последняя дрянь».

—  Терези, — майор кусал губы. — «Эх, Антонио, смешной человек, великий враль, трус, скотина и скряга… Вот и твоя смерть на мне… Печально: я почему-то думал, что ты умрешь от вина или скупости…» — Дорогая, — майор подошел к ней, обнял дрожащие плечи. — Ну, перестань… Слышишь, нельзя так, нельзя… Ему теперь уже никто не нужен… Всё в прошлом…

—  Зато он нужен мне! — она зло вырвалась из его рук, отбежала к окну и тихо, но жестко сказала:

—  Лучше не подходи. Ты меня знаешь…

Между ними студеной водой разлилось молчание. Диего сжал губы: «Ужели мы на разных берегах?»

Пауза далась ему нелегко.

Последний оранжевый луч солнца сломался о гребень гор, перестав стучаться в мутное стекло окна, когда он открыл дверь и сказал:

—  Прости, видно, я привык думать лишь о себе. Suum cuique49.

* * *

Брат Олива проводил дона Диего в трапезную, что вековала по соседству с канцелярией коррехидора Аракаи. Это была не жадная до места, но с низким, крепко закопченным потолком зала, разделенная надвое толстыми продольными балками. На стенах красовались картины грубой работы, выполненные в подражание знаменитому Мурильо50. Стены играли цветами библейских сюжетов, кои сменяли один другой: младенец Иисус с хлебами для благонравного вида паломников; ангелы, спускающиеся с небес; пастор в черной широкополой шляпе, раздающий убогим похлебку…

Посреди залы за дюжим дубовым столом восседали монахи во главе с настоятелем, слева от них ковырялся в зубах сержант. Карминовые отблески камина наполняли причудливым дроглым светом пространство, делая его нереальным, похожим на театральную декорацию, а собравшихся — на средневековых панцирников.

Майор любезно поклонился, не ущемляя своего дворянского достоинства, и присоединился к столу. Немало оробевшие в присутствии столь высокого гостя хозяева натянуто улыбались, смиренно храня молчание.

Опрятная пожилая индианка, лоб которой венчала аккуратно зачесанная назад копна смоляных блестящих волос, подала первое блюдо из рубленого мяса.

Воздав хвалу Господу: «Benito sea tal pan…», мужчины приступили к трапезе; и, найдя, что она весьма недурна, воздели высокие пенные кружки за тех, кто в пути; за сим последовало сочное чавканье: запеченные в хрустящем тесте перепела, жареная баранина с тушеным луком; а позже, через сытую отрыжку, прозвучал тост за всех великомучеников. Диего вздохнул: на столе залоснились томленные в бараньем сале бобы; все выпили за Святую Инессу; после чего, вдогонку бобам, появился поджаренный молодой сыр на перченых с чесноком хлебцах…

Брякнулись нестройно кружки, и Винсенте, хлопнув себя по животу, квакнул: «Ваш-ше здоровье!»

Лед скованности треснул и растаял под натиском винных паров. Словоохотливый белозубый андалузец вскоре завоевал всеобщую симпатию и расположение, пооткровенничав о своем путешествии через континент… При этом майор весьма изящно направлял застольную беседу в нужное ему русло, касающееся отношений с северным соседом.

—  Полный прошлый год русские промышленники плавали вдоль всего побережья, — раскрывался отец Игнасио, помешивая ложкой чай из лимонных листьев.