Мечи Эглотаура. Книга 1

— А это разве неприлично? — поразился поэт. — Вы бы Ровуда послушали — мат-перемат. А сие вполне пристойно и добродетельно. Другое дело, использует нестандартные обороты языка… Впрочем, ладно, раз вы так просите. — Лем подумал немного. — Вот, не слишком подходяще по времени года, но вполне соответствует ситуации. Вулкан-то ведь… Ворчит.

— Давай неистовствуй, бушуй, гроза!
Сверкай, о молния! Греми, о гром!
О ураган, заставь закрыть глаза!
Разрушь до основанья старый дом!

Я ощутил некий странный порыв уничтожения, подвигающий меня на крушение чего-нибудь — только бы крушить. Я удержал этот первый порыв, и стало легче. Вокруг нервно заозирались в беспокойстве, двое или трое выбежали. А Лем продолжал:

— Давай, взрывайся в бешенстве, стихия,
Введи в священный трепет всех! Круши, ломай!
Пусть грохот твой услышат и глухие!
Пусть знают, как уходит месяц май!

Во всех нас скрыты деструктивные начала; разрушаем мы с той же легкостью, что и созидаем. Здесь все — поэты, соответственно описанному мне ранее Лемом состоянию души творца. Все мы — легко ввергаемся в Хаос, и столь же легко из него вылезаем. Одни легче, чем другие, но — все… И что там, интересно, говорил Оракул про то, что меня ждет?

— Ломай все планы, схемы, начинанья,
С лица земли стирай прожекты вновь.
Оставь на память нам о диком бушеваньи
Разрушенные бастионы слов.

Лем вошел в экстаз. Несколько свечей озаряли искаженное болью и восторгом лицо, пот блестел на лбу, хотя вечер выдался прохладным. Голос то поднимался до едва ли не истерических ноток, то опускался до низкого баса. Поэт словно не декламировал, а пел — и пел мастерски.

— Пройди священным очищающим огнем
От скверны, лжи, греха, порока.
И если надо где — рази огнем,
Дождавшись истеченья испытательного сррока.

Звучало эхо в углах, повторяя последние слова Лема; он словно превратился в дьявола, призывающего казни на головы ослушавшихся и восставших разумных. Глаза Лема блестели безумным огнем; сквозь чары восторга, заполнявшие меня при звуках голоса поэта, я почувствовал тревогу за его рассудок. И за свой…

— Открой в края земные путь ветрам,
Круши плотины, сокрушай преграды.
Создай простор океаническим волнам,
Сметай любые хитромудрые засады.

Я грезил наяву; представлялись руины, обожженные небесным огнем, затопленные восставшими морями и океанами…

— Освободи от хищных зданий Землю,
Отдай на растерзание морям.
Пусть море яростно столицу треплет,
Рыб стаи загуляют по домам.

Кто-то сдавленно вскрикнул. Лем не обратил внимания; да и никто не обратил — все были загипнотизированы им. Лем мог творить все, что хотел. Пошли он всех на смерть — повиновались бы с радостью.

— Верни природе первозданный вид,
И красоте — ее очарованье.
Пусть каждого планета удивит
Гармонией главнейшего призванья.

Пред глазами проносились образы разрухи, невероятно быстро обращающейся во прах — и зарастающей травой, деревьями, кустами… Вот уже и следа цивилизации не осталось.

— Грреми, о грром! О молния, рви ночь!
Земля, приди к началу исполнения божественного плана.
Произведи всех ангелов, обязанных помочь,
И сонмы очищающих туманов.

Планету затянуло беспросветной пеленой, сквозь которую не проникал ни свет, ни звук… ничто. Мертвый мир… Лем гремел в безмерном, бесконечном пространстве:

— Бушуй, гроза! Возмездия работай, слово!
Круши, сметай, ломай — и созидай.
Открой ворота в земли жизни новой.
Пусть люди глас услышат Зова.
Пусть поклоняются Природе снова!
Пусть помнят, как уходит месяц май!

И словно грянул гром…