Жуля встряхнула старую рваную простыню, полетела пыль, клочья ткани и разный мусор. Грязные пятна так и остались на месте. Девушка выбрала сторону почище и постелила. Улеглась, не раздеваясь. Посмотрела на меня.
— Спать будешь? Или так всю ночь простоишь?
Я присоединился к Жуле. Мы обнялись и мгновенно погрузились в сон.
Сны, как всегда, если и снятся, то — необычные. Вот и сейчас я оказался в странном мрачном месте. Большой парк окружала высокая неприступная стена, сложенная из камня какой-то особенной кладкой. Она словно выписывала руны, отдельные из которых напоминали детали фразы в Обсерватории. Стена была настолько высокой, что самые рослые деревья в парке не достигали и середины ее. Деревья же здесь росли не самые маленькие, они возвышались надо мной словно гиганты, подобно башням. Впрочем, они и напоминали башни, — мертвые деревья. Голые почти до самой вершины стволы будто бы обожжены, опалены жестоким огнем, сорвавшим всю кору, но оставившим древесину. Кроной деревья обладали совсем небольшой, но и та состояла только из веток и сучьев, никакие листья уже не зеленели. Такие вот устрашающего вида представители растительного мира во множестве торчали тут и там. Больше никаких растений не наблюдалось, кроме, пожалуй, желтовато-серого мха.
Итак, и стены, и деревья были впечатляющими. Но более всего поразило меня здание, находящееся в самой середине парка. По сути, именно его и окружала стена, защищая странный замок от нападения.
Высота его просто подавляла, все башни далеко возносились над крепостной стеною, а центральная — втрое. Остроконечные, мрачного темного цвета, они угрожающе — такое создалось впечатление — устремлялись в небо, впечатляя зловещим величием. И окна, и двери отсутствовали, непонятно, каким образом хозяева проникают внутрь. Стены, покрытые вездесущим мхом, потемнели от времени, но когда-то они, возможно, были сделаны из светлого камня. Сейчас об этом свидетельствовали лишь царапины в некоторых местах и несколько выбоин. Я оценил характер повреждений и ужаснулся силе, с которой их нанесли; ведь этот камень — не что иное, как орихальк, вдруг понял я. Мертвый орихальк…
Живому орихальку даже в десять крат более сильный удар не повредит.
Странные мысли…
«Не такие уж и странные. — Я вдруг понял, что это звучит в голове. Мгновением раньше я воспринимал их за собственные, но — опять же, внезапно — понял, что кто-то пытается общаться таким образом. — Нужно ведь, чтобы ты понял, в чем дело.»
«Кто говорит? Покажись!»
И в самом деле, не очень приятно, когда с тобой мысленно говорит кто-то, кого ты не только не видишь, но и не можешь дать в рожу, коли потребуется.
В ответ на такое размышление раздался смешок.
«Я весь перед тобой».
«Кто же?» — я начал озираться, но никого не узрел.
«Прямо впереди. Посмотри на основание замка, — я опустил взгляд. — Теперь проследи до стыка стен и крыши, — я перевел взор повыше. — И окинь взглядом башни, — я послушно последовал совету. — Вот. И это все — я! Я!»
«Где?!»
«Да вот же! Не видишь, что ли?»
«Нет.»
«Ну… Не слепой же ты! Опиши, что видишь.»
«Хм. Землю. Деревья… Преотвратные, кстати, штуки.»
«Оставь свое мнение при себе, ладно? Дальше.»
«Стену вдали. Так, замок…»
«Во! А говоришь, не видишь».
«Так это же замок!»
«Ну да, вот я и есть он».
«Но строения не бывают живыми!»
«Как не бывают?! А я на что?»
«Это такая шутка?..»
«Сам ты шутка! И вообще, щас обижусь и выкину к чертовой матери».
Я почувствовал, как меня начинает приподнимать над землей.
«Все, все, все! Верю! Ты — замок, а я — избушка на курьих ножках. Уговорил. Я вообще легковерный, понимаешь ли…»
Неведомая сила отпустила меня.
«А если честно, то где ты?» — осторожно спросил я через несколько мгновений, убедившись, что земля не уходит из-под ног.
«Что, не поверил?» — устало прозвучал в голове вопрос.
«Если честно, то нет. Не могу.»
«Как же так?»
«Ну не может камень разговаривать.»
«А я не камень. Я — Замок. И выстроен не из камня, а из орихалька.»
«Разве орихальк не камень?»
«Мертвый — да. И все равно куда живее обычного камня. А живой орихальк не просто жив, он разумен. Правда, в необработанном состоянии его разум всего лишь зачаточен. Я же по воле некоторых принял форму, и тем самым обрел высокоразвитый разум и немалую мощь.»
«Что-то трудно поверить, — ответил я и понял, что бормочу вслух. — Теория, так сказать, притянутая за уши.»
«Я не теория, — обиделся собеседник. — Сам дурак. Не хочешь — не верь. Много вас таких, неверующих. Плевать я хотел…»
«Ладно, не расстраивайся. Не хотел тебя обидеть. Просто трудно поверить в некоторые вещи. Я, допустим, могу понять, если говорит кот, или собака, или та же самая птиценция Рухх. Но принять как должное разговоры с булыжником — не мой жизненный путь, пойми. Я стремлюсь обрести рассудок, а не утратить его окончательно. И подобные беседы лишь отвращают от пути возвращения адекватного мировосприятия.»