Мечта, которая сбылась (СИ)

Наконец цыганке повстречался тот, кому она не смогла противиться, перед которым неприступность слетела, как шелуха. Фролло подчинял её себе, но и она почувствовала свою власть над ним. После ночи, связавшей их воедино, она не питала к Жеану прежнего страха, постепенно открывая в его вздорном характере новые черты. Этот мужчина пробудил её врождённую пылкость, и девушка со всем жаром отдавалась этому новому чувству. В ней, казалось, пылал огонь, но огонь особого рода: он угасал, поглотив всё былое, включая и печаль об утраченном, но малейшему порыву ветра ничего не стоило раздуть пламя вновь. Много ли надо цыганке, никогда не имевшей крыши над головой? Любить самой и быть любимой, вольная воля с бесконечными дорогами, да песня — вот главный залог счастья, необходимый ей, как воздух. Беззаботно устроив кудрявую головку на плече того, кого недавно боялась пуще смерти, она безмятежно улыбалась своим ощущениям. Счастлив тот, чьи невзгоды недолговечны, чья беспечная мысль неспособна долго задерживаться на одном предмете!

— Скажи мне кто-нибудь вчера, что так произойдёт, я бы сочла его умалишённым, — вполголоса произнесла Эсмеральда, рисуя указательным пальцем невидимые узоры на ладони Верховного судьи. — Теперь я знаю, как бывает, когда мужчина и женщина становятся едины. Тогда душа высвобождается, воспаряет ввысь, тогда двое превращаются в ангелов.

— Прелестное дитя, скажи мне полгода назад, что я полюблю всем сердцем, я назвал бы его лжецом, будь то даже мой родной брат, чьему слову я бесконечно верю, — блаженно зажмурился Фролло, ластясь к цыганке, словно большой кот. — Страшусь представить, что я натворил бы, не откликнись ты на мою мольбу.

— Ты и без того совершил достаточно и, если хочешь, чтобы я была твоей, больше не стесняй мою свободу. Сейчас я должна уйти.

— Останься, — прошептал Фролло, обнимая её обнажённые плечи, — зачем тебе возвращаться к бродягам?

— Я должна, Жеан. Гренгуар, верно, места себе не находит. И, кроме того, я хочу проведать свою козочку.

— Что тебе дался никчёмный рифмоплёт?

— Он мой муж, — с ребяческой непосредственностью, так идущей к её миловидному личику, заявила цыганка.

— Твой… кто?!

Фролло, до крайней степени изумлённый, ошеломлённый, застыл с открытым ртом, приподнявшись на ложе. Взгляд его метнул молнию, когда судья полностью осознал смысл сказанного девушкой.

— И он касался тебя? — задохнувшись от ревности, вскрикнул он.

— Ты же сам убедился, что нет! — покраснела Эсмеральда, намекая на пикантные события во время ночи в Булонском лесу.

— Тогда почему ты зовёшь его мужем?

— Потому, что нас повенчали на четыре года по законам цыганского племени. В противном случае ему грозила петля. Но Гренгуар не был со мной, как мужчина.

— Ты клянёшься?

— Побей меня гром! — забожилась цыганка.

Это успокоило Жеана. Он признавал действительным только один обряд венчания — тот, который совершается в храме, а языческий союз, заключённый во Дворе чудес, для него означал не больше, чем впустую произнесённое слово. Он, втайне устыдившись проявления ревности, отпустил цыганку, предоставив ей право поступать так, как она желает. Сам он пожелал бы никуда больше не отпускать девушку, поскольку в глубине души сомневался, что она снова не сбежит, не скроется так, что он больше не увидит её. Лишённый возможности последовать за плясуньей, проследить до самой лачуги во Дворе чудес, куда вход закрыт был всякому чужаку, Фролло тоскливо бродил по дому. Всякое дело, за которое он принимался, валилось из рук. Взявшись за корреспонденцию, он, не в силах придумать ни одной строки, чего с ним прежде не происходило, нервно покусывал кончик пера, отбросив, наконец, бесполезную письменную принадлежность. Открыв книгу, он застрял на первом же абзаце, перечитывая его по несколько раз, не вникая в смысл. На чистом листе бумаги, на книжной странице, как и прежде, он видел лишь лик Эсмеральды, цыганка занимала его мысли. Промаявшись так, судья отправился к брату, однако и речи священника, которым он прежде внимал со всем усердием, не принесли облегчения ране, которую он сам же беспрестанно растравлял в своём сердце.

Тем временем Эсмеральде, возвратившейся в свою каморку, пришлось выслушать ряд нотаций от не на шутку взволнованного Гренгуара. Всегда отличавшийся особым красноречием, поэт высказал блудной жене всё накопившееся за два дня. Тут был и Булонский лес со всеми его ужасами, и капитан, и коварный судья, и безуспешные розыски, во время которых несчастный брошенный артист, судя по его уверениям, едва не стал заложником Консьержери.

— Пьер! Ох, Пьер, выслушай же меня! — воззвала девушка, пытаясь прорваться сквозь этот поток словоблудия. — Прости, я виновата перед тобой, но я ничего не могла сделать.

— Ты сбежала с судьёй Фролло? Я прав? О, не говори ничего, я вижу, что угадал! Пусть бы капитан, Эсмеральда, но он? Чем тебе приглянулся этот двуликий дьявол?!

— Да, я была глупа, Пьер. И что теперь толку сокрушаться? Не забывай, я ничем тебе не обязана. Глиняные черепки повенчали нас, но не дали тебе права попрекать меня.