Юрий Синицын с детства мечтал стать геологом. Или путешественником. Кем угодно, лишь бы уехать из заштатного городишки, который однажды (было ему тогда лет тринадцать) вдруг показался ему тесным. Он вырос из маленького городка, как другие вырастают из старых ботинок. Вместо того чтобы ночи напролет прожигать горячую молодость в дворовых компаниях, он часами просиживал над атласами и картами. Он мечтал в один прекрасный день уехать в Питер или Москву и поступить на географический факультет.
Когда Юре было пятнадцать лет, погибли его родители. Он остался один с бабушкой-пенсионеркой. Бросить бабушку одну он, естественно, не мог, так что мечты о полном приключений бегстве в большой город пришлось отложить до лучших времен. Школу Юра бросил, поступил в строительный техникум. К счастью, руки у него росли откуда надо, да и голова хорошо работала. К последнему году обучения он собрал мини-бригаду, которая строила дачи и сараи горожанам. Ему было уже девятнадцать лет, когда умерла бабушка, и он остался совсем один. Тут бы ему и рвануть в Москву, но, как водится, других дел было невпроворот. И потом, если после школы, на свежую голову, он мог бы с горем пополам выдержать вступительные экзамены, то через столько лет знания сами собой выветрились из головы. Зато теперь Юра неплохо зарабатывал. В конце концов он к этой размеренной провинциальной жизни привык, и она даже начала ему нравиться. Он подумывал о том, что все сложилось даже лучше, чем могло бы. Ведь по натуре он человек спокойный, ему претит суета. Еще неизвестно, выжил ли бы он в мельтешне и суматохе мегаполиса. Правда, и до сих пор иногда ему снятся страны, в которых он никогда не бывал, да скорее всего, и не побывает уже. Выжженные солнцем прерии и влажные тропические леса, в которых душно пахнет эвкалиптом и постоянно идет теплый дождь, океаны с бескрайними золотыми пляжами и выдыхающие тонкие струйки дыма вулканы — все то, от чего он поневоле отказался ради спокойной жизни «как у всех».
Обо всем этом он рассказал мне за ужином. Местная достопримечательность — Вахтанг Теймуразович Гагадзе — и правда стоила того, чтобы на нее (то есть него) взглянуть. Это был невысокий грузин, который за одну минуту сделал мне столько комплиментов, сколько я не слышала, наверное, за всю свою жизнь.
Юрий уверенно заказывал блюда, названия которых ни о чем мне не говорили. Ко мне он обратился только один раз с сакраментальным вопросом: что будем пить?
— Может быть, вино? — неуверенно предложила я, хотя от слова «пить» у меня начинала кружиться голова. Все-таки здорово мы с Женей перебрали «Божественного киви».
— У Вахтанга двенадцать сортов вин, — с гордостью пояснил Юра. Ему было приятно, что он пригласил меня в такой шикарный, по местным меркам, ресторан.
— Я люблю полусладкое.
— Тогда возьмем «Изабеллу», — решил он. — Кстати, я вам говорил, что вы сегодня отлично выглядите?
— Можно на «ты», — улыбнулась я, подавшись вперед. — Нет, еще не сказал.
— Считай, что сказал уже… Странная ты женщина. То появляешься с разными глазами и зеленым языком, а то выглядишь, как Мерилин Монро.
— У меня и сейчас глаза разные, — улыбнулась я. Пока все шло как по маслу. Он явно на меня запал. Так и ел глазами, как будто бы это я — его любимые чахохбили!
— Зато язык, к счастью, розовый, — пошутил он, а я смутилась. — Странно, но ты совсем не похожа на Евгению Викторовну.
— А с чего это я должна быть на нее похожа? — вырвалось у меня.
Он удивился:
— Ну как же, разве вы не сестры? Люся вроде бы говорила, что ты приехала из Архангельска. Кстати, а в какой школе ты там преподавала? Я неплохо знаю город.
Я уставилась в тарелку. Надо же, а как хорошо все начиналось! Если я промолчу или резко переведу разговор на другую тему, он почувствует во мне фальшь. Конечно, он сделает вид, что ничего не произошло, в конце концов, кто я такая? Так, учительница его дочери. Но хрупкая, хрустальная близость будет нарушена.
Я вскинула на него глаза. Он ждал ответа, немного смущенный затянувшейся паузой. В приглушенном ресторанном свете он выглядел красивее и моложе. И с каждой минутой он мне все больше нравился. Может быть, виной тому длительное воздержание, а может быть, и правда этот Синицын был особенным, но я, едва познакомившись с ним, уже поняла, что в такого мужика я вполне могу влюбиться. Конечно, дело не только во внешности. У него был особенный взгляд, и особенный голос, и интонация. Особенные руки — пальцы длинные и нервные, как у музыканта. В нем чувствовались одновременно незащищенность и сила.
— Знаешь, Юра, это вообще-то мой секрет, — вздохнула я, — но на самом деле никакая я не сестра Жене.
— Как это?
— Я и правда учительница, — быстро оговорилась я, — за воспитание своей дочери можешь быть спокоен. Но я приехала не из Архангельска, а из Москвы.
И я изложила ему ту версию моего появления в городке, которую я удачно скормила и Жене. Мол, я сбежала от терроризировавшего меня мужа и даже паспорт с собой не прихватила. Он слушал меня молча, даже есть перестал. И когда я закончила рассказ, заговорил он не сразу.