Мечта мужчины, или 129 килограммов нежности

В половине одиннадцатого, когда Люся ушла, у меня началась истерика. На комоде стояла фотография его бывшей жены Юли — когда-то я надеялась, что она представляет собою гибрид крокодила и лошади Пржевальского, но на самом деле она была похожа на Бриджит Бардо, только немного полнее, ниже, и волосы у нее были темные. Фотографию показала мне Люся. В тот момент я поняла, что навсегда останусь в этой квартире чужой. Если они в разводе почти пять лет, почему он не убрал ее фотографию с комода? Юра мрачно объяснил, что фотография принадлежит Люсе, и я немного успокоилась. Но Новый год был испорчен. Я пыталась залить грусть дешевым сладким шампанским. Ненавижу шампанское. Грусть оказалась плавучей. Я все пила и пила, но веселее мне не становилось. Все закончилось тем, что я уснула на диване в гостиной — прилегла на минутку и тут же провалилась в сон. А он всю ночь просидел возле меня на полу. Утром я сказала ему: «Так я и знала. Я неудачница. Это конец». Но он рассмеялся и сказал, что я ошибаюсь и это только начало.

Я чувствовала себя влюбленной семиклашкой, когда бежала к нему через двор. Я знала, что обо мне сплетничают. Мне было прекрасно известно, что в окне учительской торчат мои любопытные коллеги. С немым укором они смотрят на нас, жадно целующихся. А потом начинают вяло и зло обсуждать увиденное. Негоже, мол, солидной учительнице нестись по двору, перепрыгивая через лужи на глазах у детей! Хотя какая она солидная учительница, с язвительным смешком добавлял кто-нибудь из них. Какой предмет ведет — срам да и только.

…У моего нового ухажера не было денег на ежедневные букеты, зато изобретательностью его природа не обделила. Он дарил мне засушенные кленовые листья, перевязанные нарядным бумажным бантом. Если мы проходили мимо ларька с мороженым, он непременно покупал для меня эскимо.

Женя понять не могла, почему этот факт кажется мне столь умилительным.

— Ты чего, Ань, это же эскимо три копейки стоит. Вот если бы он пригласил тебя на рынок да платье купил. Это я понимаю.

Для моей подруги поход на рынок за одеждой был одним из самых приятных и значительных развлечений. Время от времени она принималась вспоминать, как муж водил ее на рынок — то за сапогами, то за кошельком, то за перчатками. Меня так и подмывало разменять несколько стодолларовых купюр и устроить для Жени, привыкшей экономить, праздник. Привести ее в торговые ряды и сказать — покупай, что хочешь. На что глаз ляжет, то и покупай. Но я понимала, что делать этого нельзя. Во-первых, Женя была слишком интеллигентной, чтобы принять от меня такой подарок, а во-вторых, мои сбережения таяли с пугающей скоростью.

Я отговаривалась банальными фразами, вроде того, что главное — не подарок, а внимание. Но в действительности самым главным для меня была его реакция на мою благодарность. Самое главное — он понимал, что его скромные подарки делают меня счастливой.

…Конечно, Люська сразу все просекла. Она была девушкой прожженной, не то что я в ее возрасте. Не знаю, как она узнала, что мы стали любовниками. Произошло это на втором месяце нашего знакомства. Люся сразу почувствовала, что наши отношения перешли на другой уровень. И принялась ненавидеть меня с утроенной силой. Однажды я забыла в Юриной ванной расческу, копеечную пластмассовую расческу из ларька «Союзпечать». Так Люся ее разломала на две части и так и оставила на полочке под зеркалом. Она перестала ходить на мои уроки. Вместо того чтобы объявить ей войну, я, как могла, ее покрывала. Не отмечала ее прогулы в журнале и даже пару раз писала ей липовые справки.

А по ночам мне снились кошмары.

Мне снился дом, пустой и светлый. В моем сне сентябрьский солнечный вечер не был холодным, несмотря на то что деревья за окном в пояс кланялись порывистому ветру. В доме уютно пахло свежесваренным кофе. Желтел огонек торшера, о чем-то тихо и весело болтал телевизор.

На дощатом полу, раскинув руки в стороны, лежал темноволосый мужчина. Он лежал лицом вниз, и в спину его был воткнут нож.

Я тихонько звала его по имени — стояла рядом, как идиотка, и звала, несмотря на то что заведомо знала — он мертв. Я потрясла его за плечо — плечо было теплым. Он не шелохнулся. И тогда я решилась перевернуть его на спину. Его тело было легким, словно он был не живым человеком, а муляжом из крашеного пенопласта. Я заглянула в его лицо и закричала — это был Юра. Его глаза были широко раскрыты, а губы почему-то улыбались. И этот космически пустой взгляд не сочетался с улыбкой, вкрадчивой, еле заметной.

— Что случилось, Анечка? Ну успокойся, что такое?

Я сидела на кровати и визжала, как героиня ужастика, нос к носу столкнувшаяся с главным монстром. Юра был рядом, сонный и испуганный, он гладил меня по голове.

— Аня! Проснись!

— Я уже проснулась, — хрипло сказала я. Мои губы дрожали.

— Кошмар приснился? — заботливо спросил он.

— Вроде того.

— Может, водички принести?

— Ага. Принеси.