Мечта обретённая

Завтрак был почти закончен, но под разговор мы наполнили чашки заново.

— Большой всегда заметный, цвет в данном случае роли не играет. Более того, если шипы злого сильного человека заставляют окружающих бояться его и десять раз думать, прежде чем идти на контакт, с лучами обратная ситуация. Тепла и счастья хотят все и всегда, безо всяких исключений, а тот, кто говорит, что не хочет, кому-то врёт. Поэтому добрым и сильным быть сложнее всего, на мой взгляд: единственные, с кем хочется иметь дело, это добрые и слабые, другие же две категории липнут к тебе самовольно и бескомпромиссно.

— Так уж и липнут? — засомневался я.

— Вспомни мошенников, — привёл пример Виграф, — их задача — воспользоваться твоим доверием и получить с тебя какой-то доход. Причём они ещё и довольны останутся проделкой, несмотря на то, что ты можешь быть хорошим человеком и потерять довольно много. А почему довольны? Потому что воспринимают твою доброту как слабость и, соответственно, считают себя сильнее тебя.

— Погоди, ты сейчас про какого доброго, сильного или слабого?

— Предполагаю, что разницы нет. Слабый ничем особо не сможет помочь, сильный поможет в гораздо большем объёме. Единственное, чем рискует жулик, это тем, что добрый сильный раскусит его замысел и на какое-то время забудет о своей доброте. Но такое происходит слишком редко.

— Ну, хорошо. Не уверен, что эта схема существует именно в том виде, в котором ты её описал, и работает так, как описал, но, вроде, всё понятно. К чему ты всё это?

Виграф аккуратно поставил чашечку на поднос и развёл руками, показывая на проносящиеся под нами земли, незримо, а кое-где и явно поделённые на частные владения.

— Я хотел этим немного облегчить твою ношу и предложить другой инструмент для оценки встречающихся людей. Попробуй наблюдать за ними с другого ракурса, не с того, к которому привык. Попробуй выяснить, к какой категории относится твой новый знакомый, и относись к нему соответственно этому, а не опираясь только на симпатии и антипатии.

Подумав над предложением, я усмехнулся — в нём специально для меня таился сюрприз.

— Как ты ловко перевёл ситуацию из борьбы всех со всеми в борьбу добра и зла.

— К счастью или нет, — сходу отозвался Виграф, как будто ничего и не скрывал, — но мир устроен так, что надо уметь воевать. Добрый ты или злой, на определённом этапе становится совершенно не важно.

* * *

Воздух задрожал, перемещаясь, и в центре зала, в нескольких шагах от Монаха, возник Карс. Осмотревшись, он довольно усмехнулся:

— Так и знал, что ты здесь.

— Времени, — Монах по привычке улыбнулся, но движение губ вышло неестественным, безэмоциональным: сейчас он был сконцентрирован на мыслях. — Ты с ними?

— Нет, — удивился Карс, — что мне, больше всех надо, что ли?

Монах пожал плечами.

Гость приблизился, сел рядом под прямым углом, чтобы видеть лицо собеседника. Сложил руки на подогнутом колене, задумчиво покачался взад-вперёд. Произнёс, собираясь, по-видимому, утешить:

— Глядишь, и за мной скоро придут. Я довольно много с тобой общался, да и Маркуса перед всеми защищал.

— Враг народа, — эта улыбка вышла гораздо более честной, потому как перекликалась с размышлениями.

— В смысле? — замешкался Карс.

— Политика преследования людей, уличённых в связях с преступниками. То есть ты ничего не совершал, а тебя судят.

— Политика… Понабрался, — Карс поморщился. — Странно, что это всё не случилось раньше.

— Это единственное, что представляет для тебя странность? — на языке появился непривычный привкус иронии. Ощущения были забавные, тянуло попробовать ещё.

— Не считая того, что ты сошёл с ума, хотя находился в списках на подозрение едва ли не последним? — поинтересовался Карс.

— Списки на подозрение? Да ты, я гляжу, тоже ориентируешься в теме, — нет, слишком едко. Видимо, следствие эмоционального раздрая. Уже другим тоном, более доверительным, Монах попросил: — Не произноси ничего подобного при них, а то и впрямь вместе со мной улетишь.

Глаза Карса машинально дёрнулись вверх, под купол. В них мелькнула опаска, самое, пожалуй, неестественное чувство для Одиночки, находящегося в храме Одиночества.

— Боишься? — выразил он собственные мысли.

— Нет, — легко ответил Монах. — Не то чтобы я знал всё это заранее, но предполагал с определённого момента.

— Точка невозврата? Какая? — вдруг спросил Карс, нарушая все мыслимые и немыслимые правила.

— Рано ты меня хоронишь, — покачал головой Монах. — Понятно, что ты волнуешься за себя, но…

Собеседник выдержал ответный удар. Впрочем, направление мыслей поменять он уже не мог.

— Там ведь ничего нет. Нельзя ни запереться дома, ни гулять сутками без страха проголодаться или заболеть, ни общаться только с кем хочется. К тому же смерть…

— Там смерть честнее, — заметил Монах. — От старости, от несчастного случая. От чужой руки, конечно, хуже, но всё-таки. А они, — он не выделял слово, но Карс понял, о ком речь, — точно так же хотят меня сейчас убить. С полным осознанием этого, потому что считают сам факт изгнания смертью.

Вздохнув, Карс опустил глаза.