Мечтатель Стрэндж

– О, – наконец понял Лазло. – Никакой. Я не один из них. В смысле я не часть делегации. Мне пришлось умолять о месте среди них. Я его секретарь.

– Ты секретарь Эрил-Фейна?

– Да.

– Тогда ты должен знать о его планах. – Пульс Сарай участился. Один из ее мотыльков летал неподалеку от павильона с шелковыми санями. – Когда он полетит в цитадель? – выпалила она.

Неправильный вопрос. Сарай осознала это, как только он сорвался с уст. Может, дело в ее прямолинейности или в торопливости, а может, в проскользнувшем «полетит» вместо «поднимется», но что-то во взгляде Лазло изменилось, словно он увидел ее другими глазами.

Так оно и было. У снов есть свой ритм, свои глубины и мелководья, и в Лазло стремительно нарастало состояние повышенной ясности. Брошенная логика реального мира падала на него по косой, как лучи солнца через поверхность моря, и он начал осознавать, что все это не по-настоящему. Разумеется, он не мог кататься на Ликсе по Павильону раздумий. Все это мимолетное, эфемерное: сон.

Кроме нее.

Богиня не была ни мимолетной, ни эфемерной. Ее присутствие имело вес, глубину и четкость, не присущую всему остальному – даже Ликсе, а в последнее время Лазло мало что знал лучше, чем физическую реальность спектрала. После шести месяцев в путешествии она стала почти продолжением его тела. Но внезапно спектрал оказался несущественным, и стоило ему об этом подумать, как Ликса испарилась. Грифон тоже. Остались только он и богиня с ее пронзительным взглядом, нектарным ароматом и… гравитацией.

Гравитацией в плане притяжения. Ему казалось, будто она стала центром его маленькой сюрреалистичной галактики – как если бы он приснился ей, а не наоборот.

Лазло не знал, что его подвигло на этот поступок. Совсем на него не похоже. Он потянулся за рукой девушки и ласково взял ее – маленькую, нежную и очень настоящую.

Наверху в цитадели Сарай ахнула. Она почувствовала теплоту его кожи. Пожар связи – или столкновение, как если бы они давно блуждали по одному лабиринту и наконец завернули за угол, где столкнулись лицом к лицу. Это чувство сравнимо с тем, когда ты потерялся и остался совсем один, а потом вдруг нашелся. Сарай понимала, что должна выдернуть руку, но ей этого не хотелось.

– Ты должен сказать мне… – Она чувствовала, как сон обмелел, словно корабль, приплывший к берегу. – Летающие машины. Когда они взлетят?

Лазло знал, что это сон, как и то, что это не сон, и два знания гонялись друг за другом по кругу в его разуме, вызывая головокружение.

– Что? – спросил он. Ее рука была как биение сердца, спрятанного в его ладонях.

– Летающие машины, – повторила Сарай. – Когда?

– Завтра, – не задумываясь, ответил он.

Слово как коса разрезало нити, поддерживающие Сарай все это время. Лазло казалось, что его рука – единственное, что не давало ей упасть.

– Что такое? – обеспокоенно спросил он. – Ты в порядке?

Богиня отстранилась, прижав руку к своей груди.

– Послушай меня, – начала она, и ее лицо посуровело. Черная полоса вернулась как косая черта, и глаза на ее фоне загорелись ярче. – Им нельзя туда подниматься.

Ее голос был таким же непреклонным, как мезартиум. Лозы и орхидеи исчезли из волос, вместо этого из них хлынула кровь, струясь ручьями по лбу богини, чтобы скопиться в глазницах и наполнить их до краев, пока они не превратились в остекленевшие алые озера. И все равно кровь не останавливалась, стекая по губам в рот и размазываясь по мере того, как она говорила.

– Ты понял? – требовательно спросила она. – Если они это сделают, все умрут.

38. Все умрут

Все умрут.

Лазло рывком проснулся и с изумлением обнаружил, что он один в своей маленькой комнате. Слова эхом раскатывались по его голове, а в разуме четко отпечаталось видение богини: как ее глазницы наливаются кровью и та стекает к роскошным губам. Все это казалось таким реальным, что поначалу Лазло даже не отдавал себе отчет, что это был сон. Но как же иначе? Это просто сон, что же еще? С прибытия в Плач его мозг переполнялся новыми образами. Сны – способ их осмыслить, и теперь Лазло пытался увязать девушку из сна с той, которая изображена на настенном рисунке. Живая и грустная против… окровавленной и неоплаканной.

Лазло всегда был живописным мечтателем, но это что-то совсем из ряда вон выходящее. Он все еще чувствовал очертание и вес ее руки в своих ладонях, ее теплоту и нежность. Все утро он пытался выбросить это из головы, но ее лицо не хотело никуда деваться, как и эхо пугающих слов: все умрут.

Особенно когда Эрил-Фейн пригласил его присоединиться к полету в цитадель.

– Я?! – ошеломленно спросил юноша.

Они стояли в павильоне с шелковыми санями. Озвин готовил одни из двух; чтобы сэкономить газ улолы, сегодня совершат подъем только на одних санях. Поднявшись в цитадель, они должны восстановить прекратившую свое существование систему шкивов, чтобы в будущем не зависеть от полетов.