Мечтатель Стрэндж

Сарай расплакалась, и Лазло привлек ее в свои объятия, словно это самый естественный поступок в мире – утешать горестную богиню на своем плече, обнимать ее, вдыхать запах цветов в ее волосах и даже ласково поглаживать по виску большим пальцем. И хоть какая-то частица его сознания понимала, что это сон, ее мгновенно затмили другие, более убедительные частицы, и Лазло переживал это мгновение как абсолютно реальное. Все эмоции, все ощущения. Текстура кожи, запах волос, теплота дыхания сквозь льняную рубашку и даже влага от слез на ткани. Но куда более мощной была неописуемая нежность, которую он испытывал к богине, наряду с торжественностью. Словно ему доверили нечто бесконечно ценное. Словно он поклялся собственной жизнью. Позже он осознает, что в этот момент его центр тяжести сместился: с одного целого – единственного, отдельного компонента – на половинку чего-то, что падет, если отрезать вторую.

В прошлой жизни Лазло грызли три страха. Первый: что он никогда не увидит доказательств существования магии. И второй: что он никогда не узнает, что случилось в Плаче. Эти страхи прошли; с каждой минутой он получал все больше доказательств и ответов. А третий? Что он всегда будет одинок?

Лазло пока этого не понял – по крайней мере на сознательном уровне, – но он уже не одинок, и его ждала целая череда новых страхов: тех, что шли в дополнение, когда ты дорожишь человеком, которого, скорее всего, потеряешь.

– Сарай. – Сарай. Ее имя было как медовая каллиграфия. – Что ты имеешь в виду? – ласково спросил он. – Что ты им сделала?

И Сарай, не меняя положения – лежа на плече, прижавшись лбом к его подбородку, – все рассказала. Рассказала, кто она, что делала и даже… хоть ее голос стал тоненьким, как бумага… как она это делала – мотыльки и все прочее. Закончив рассказ, девушка напряглась в его объятиях, дожидаясь ответа. В отличие от Лазло, она не забывала, что все это сон. Она была снаружи и внутри него одновременно. И хоть Сарай не смела смотреть на юношу, пока излагала правду, ее мотылек наблюдал за его спящим лицом – вдруг там промелькнет отвращение?

Но нет.

Лазло не думал о мотыльках – хотя вспомнил, как один упал с его лба в первый день в Плаче. Что его действительно захватило – так это последствия кошмаров. Они многое объясняли. Не зря ему казалось, что страх в Плаче – как живое существо: оно так и было! Сарай поддерживала страх как огонь и делала все возможное, чтобы он никогда не погас.

Если бы о такой богине писалось в книге старинных сказок, она бы выступала в качестве злодейки, мучившей невинных из своего высокого замка. Жители Плача были невинными – большинство из них, – и она действительно их мучила, но… был ли у нее выбор? Она унаследовала историю, усеянную трупами и кипевшую враждебностью. Сарай просто пыталась выжить. В эту секунду Лазло проникся к ней многими чувствами, ощущая ее напряжение в своих объятиях, и ни одно из них не было отвращением.

Он был околдован, и он был на ее стороне. Когда дело касалось Сарай, даже кошмары казались волшебством.

– Муза ночных кошмаров, – прошептал он. – Звучит как поэма.

Поэма? Сарай не уловила насмешки в его голосе, но хотела посмотреть ему в глаза, чтобы убедиться, а для этого пришлось бы сесть и прервать объятия. Неохотно, но она это сделала. Девушка не заметила ничего насмешливого, только… колдовской свет, все тот же колдовской свет, и захотела жить в нем вечно.

Она нерешительно прошептала:

– Ну что, все еще считаешь меня…исключительно неужасным демоном?

– Нет, – улыбнулся он. – Я думаю, что ты сказка. Думаю, что ты волшебная, храбрая и утонченная. И… – его голос стал более застенчивым. Только во сне он мог быть настолько дерзким, чтобы произнести эти слова. – И я надеюсь, что ты позволишь мне стать частью твоей истории.

44. Удивительное предложение

Поэма? Сказка? Неужели он действительно ее такой видит? Вспыхнув, Сарай встала и подошла к окну. Трепет буйных нежных крыльев чувствовался уже не только в животе, но и в груди, где находились сердца, и даже в голове. «Да, – хотелось ответить ей со скромной радостью. – Пожалуйста, будь частью моей истории».

Но она этого не сказала. Девушка выглянула в ночь, посмотрела на цитадель в небе и спросила:

– А будет ли у меня своя история? Каким образом?

Лазло присоединился к ней у окна:

– Мы что-нибудь придумаем. Завтра я поговорю с Эрил-Фейном. Что бы он тогда ни сделал, наверняка ему хочется искупить вину. Я не верю, что он стремится тебе навредить. В конце концов, он же никому не рассказал о случившемся. Ты бы видела его после, каким он был…

– Сломленным? – подсказала Сарай. – Я видела. И смотрю на него прямо сейчас. Он лежит на полу в гостиной Азарин.

– О, – стушевался Лазло. К этому еще нужно привыкнуть: что Сарай могла смотреть на мир многими глазами одновременно. Почему Эрил-Фейн лежит на полу у Азарин? Живут ли они вместе? Сухейла сказала, что их брак разрушен, что бы это ни говорило об их отношениях. Насколько он знал, Эрил-Фейн все еще жил здесь.