Мечтатель Стрэндж

Какие-то дети поднимались по решетке для лоз и замерли, чтобы подкинуть мечтателю еще фруктов. Он поймал желтые плоды и крикнул им:

– Спасибо!

От тембра его голоса по спине Сарай побежали мурашки. Он был глубоким, низким, с хрипотцой – как дым в лесу, как зубчатые клинки или хруст снега под ботинками. Но, несмотря на всю его грубость, в нем также слышался очень привлекательный намек на застенчивость.

– Я верил в это, когда был маленьким, – сказал он старику, стоящему неподалеку. – Что тут любой может просто подойти и сорвать фрукты. Но позже мне показалось, что это выдумка голодных детей.

Сарай запоздало поняла, что он говорит на языке Плача. Всю ночь, пребывая во снах чужаков, она не понимала ни единого слова, но этот говорил даже без акцента. Она обошла его стороной и наконец смогла рассмотреть.

Девушка стояла вплотную, изучая его профиль – так же бесстыдно, как кто-то мог изучать статую или же как призрак изучал живых. Ранее ночью она точно так же разглядывала золотого фаранджи, стоя в шаге от него, пока он неистово трудился в лаборатории со вспыхивающим пламенем и битым стеклом. Там все было острым, горячим и полным опасностей, и его красота не имела значения. Ей не терпелось поскорее оттуда убраться.

Здесь же не было опасностей – как и желания уйти. Наоборот, ее влекло ближе. Десятилетие невидимости лишило ее всякой стеснительности, которая однажды могла бы возникнуть при таком возмутительном разглядывании. Она увидела, что у него серые глаза, а в его улыбке тот же намек на стеснительность, как и в голосе. И да, кривая линия сломанного носа. И да, скулы, резко переходящие в челюсть. Но, как ни странно, его лицо, живое и бодрое, не выражало ни капли грубости, как ей изначально показалось. Напротив.

Оно было таким же милым, как мир в его сне.

Незнакомец повернул к ней голову, но Сарай настолько привыкла к своему насущному небытию, что даже не испугалась. Девушка только восприняла это как возможность рассмотреть его со всех сторон. Она наблюдала так много закрытых глаз и век, подрагивающих от снов, и ресниц, трепещущих над щекой, что его открытые глаза приковали ее. Они находились так близко. Благодаря снисходительности солнечного света, Сарай могла увидеть точки в его радужках. Они были не чисто серыми, а с сотней нитей разных оттенков серого, голубого и жемчужного и напоминали блики света на воде, с легчайшими янтарными лучами, обрамляющими зрачки.

Но… с той же жадностью, с какой Сарай изучала его, он изучал… Нет, не ее. Он мог смотреть только сквозь нее. Казалось, будто его околдовали. Глаза юноши сияли с неприкрытым восхищением. «Колдовской свет», – подумала Сарай и ощутила острый укол зависти к кому или чему бы то ни было за ее спиной, что так его очаровало. На секунду Сарай позволила себе поверить, что это она.

Что это на нее смотрят с таким восторгом.

Это всего лишь притворство. Крошечное потакание своим желаниям: как привидение, протиснувшееся между любовниками, чтобы почувствовать, каково быть живым. Все произошло за долю секунды. Сарай тихо стояла в этом замечательном сне и делала вид, что мечтатель пленен ею. Проследила за движением его глаз. Они будто обводили черты ее лица и черную полосу, нарисованную поперек глаз. Затем взгляд опустился, но тут же поднялся, метнувшись от сорочки, обтягивающей непристойное голубое тело. Мечтатель покраснел, и в какую-то из этих секунд ситуация перестала быть притворством. Сарай тоже залилась румянцем. Отступила на шаг, и незнакомец проследил за ней взглядом.

Он проследил за ней взглядом.

Позади нее никого не оказалось. Да и вообще кругом никого не было. Весь сон сократился до сферы вокруг них, и сомнений больше не осталось – тот колдовской свет посвящался именно ей, как и вопрос, прошептанный с ясным и ласковым восторгом:

– Ты кто?

Реальность накрыла ее с головой. Ее увидели. Ее увидели! Наверху в цитадели Сарай вздрогнула. Нить ее сознания порвалась и отделилась от мотыльков, мгновенно выкидывая девушку из сна. Все внимание, которое она вложила в одного стража, отскочило в ее физическое тело, из-за чего Сарай покачнулась и, вскрикнув, упала на колени.

Невозможно! В снах она всегда была призраком. Мечтатель не мог ее увидеть.

И все же у нее не было никаких сомнений – он видел.

* * *

Внизу в Плаче Лазло проснулся и рывком сел как раз в тот момент, когда сотня клочьев тьмы испуганно вылетела из его окна в ночь, где, соединившись в безумный вихрь, поднялась вверх и исчезла из виду.

Он часто заморгал. Вокруг было тихо и неподвижно. И темно. Он бы подумал, что ему все привиделось, если бы в эту секунду тельце одного из мотыльков не упало с его брови на колени. Лазло осторожно положил его на ладонь. Создание было хрупким, с пушистыми плюшевыми крыльями цвета сумерек.

Не до конца высвободившись из пут сна, Лазло все еще видел круглые голубые глаза прекрасной голубой девушки и злился, что проснулся так внезапно, потеряв ее. Интересно, если он сможет вернуться в тот сон, будет ли она там? Лазло положил мертвого мотылька на тумбочку и заснул.