Мечтатель Стрэндж

Дом Богоубийцы был скромным примером традиционного йелдеза Плача – дома во дворике. Снаружи он представлял собой каменный фасад с резными рисунками ящериц и гранатов. Крепкая дверь, окрашенная в зеленый цвет, вела в проход прямо во внутренний дворик. Тот был открытым и считался центральной и главной комнатой дома, предназначенной для готовки, трапез и посиделок с гостями. Из-за мягкого климата Плача большая часть жизни жителей проходила на улице. Это также означало, что однажды небо служило им потолком, но теперь его место заняла цитадель. Внутри домов были только спальни, туалеты и зимние комнаты. Они окружали дворик буквой «П» и выходили в него через четыре зеленые двери. Кухня была встроена в крытую нишу, а беседка вокруг обеденной зоны некогда обрастала лозами, создававшими тень. Там росли деревья и был разбит огород. Теперь ничего из этого не осталось. Выжили только блеклые заросли кустарника и нежные лесные цветы в горшочках, которые не нуждались в солнце, – но они никак не могли сравниться с роскошной картинкой в голове Лазло.

Выйдя утром из комнаты, он застал Сухейлу, когда та вытягивала рыболовную сеть из колодца. Это не так странно, как кажется, да и колодец на самом деле был шахтой, подведенной к реке, которая протекала под городом.

Узумарк был не единственным огромным подземным каналом, а сложным переплетением водных путей, пробивающихся через оплот долины. Когда строили город, первые гении-инженеры адаптировали их под систему естественного водопровода. Одни ручьи были для свежей воды, другие – для утилизации отходов. Некоторые, большие, освещались сферами и служили подземными каналами, по которым сплавлялись на длинных узких лодчонках. Более быстрого способа добраться с востока на запад города попросту не существовало. Ходили слухи об огромном подземном озере, находившемся глубже, чем что-либо другое, в котором доисторические свитягоры, плененные его гигантскими размерами, жили как золотые рыбки в аквариуме, питаясь угрями, обитающими в холодной родниковой воде. Его называли «Калисима», что переводилось как «бог угрей» и определенно совпадало с мнением рыб об озере.

– Доброе утро, – поздоровался Лазло, выходя во двор.

– О, ты уже проснулся, – радостно ответила Сухейла. Она развернула сеть и высыпала мелких рыбешек, мерцающих зеленым и золотым цветом, в ведро. – Надеюсь, тебе хорошо спалось?

– Даже слишком. Я все проспал! Не подумайте, я не лежебока. Простите, пожалуйста.

– Чепуха! Если когда-нибудь и можно позволить себе побездельничать, так это наутро после пересечения Эльмуталет. Мой сын еще не приехал, так что ты ничего не пропустил.

На низком каменном столике Лазло увидел завтрак, который почти мог сравниться со вчерашним ужином – что вполне логично, учитывая, что возможность накормить Эрил-Фейна Сухейле выпала впервые за два года.

– Вам чем-нибудь помочь?

– Можешь накрыть колодец?

Лазло выполнил задание и последовал за женщиной к костру, где наблюдал, как ловкими движениями ножа она чистит рыбу, потом окунает ее в масло, добавляет специи и кладет на гриль. Он едва ли мог представить ее более проворной, даже будь у нее две руки.

Сухейла заметила его взгляд. Более того, заметила, как Лазло отвел глаза. Она подняла гладкую узкую культю запястья и сказала:

– Я не возражаю. Можешь поглазеть.

Лазло стыдливо покраснел:

– Простите.

– Если продолжишь в том же духе, я наложу штраф на извинения. Мне не хотелось говорить об этом вчера, но сегодня твоя жизнь начинается с чистого листа. Десять серебреников за каждый раз, когда ты просишь прощения.

Юноша рассмеялся и едва успел прикусить язык, чтобы не попросить прощения за то, что попросил прощения.

– Меня вышколили с детства, – объяснил он. – Я беспомощен.

– Я принимаю вызов и берусь за твое перевоспитание. Отныне тебе позволено извиняться, только если ты отдавишь кому-то ногу во время танца.

– Только тогда? Я даже танцевать не умею.

– Что?! Тогда придется поработать и над этим.

Она перевернула рыбу на гриле. Дым пропитался ароматами пряностей.

– Я всю жизнь провел в компании стариков, – поведал ей Лазло. – Если надеетесь сделать меня пригодным для общества, то вас ждет столько работы, что рук не хватит…

Слова вырвались прежде, чем он успел их обдумать. Лицо Лазло воспламенилось, и лишь предупредительно поднятый палец Сухейлы остановил его от очередных извинений.

– Даже не думай это произносить, – ее голос был строгим, но в глазах плясали искорки. – Не бойся обидеть меня, юноша. В этом плане я неуязвима. Что же касается этого… – она подняла запястье, – я почти свыклась с мыслью, что они оказали мне услугу. Десять – чрезмерное количество пальцев, за всеми и не уследишь! А ногти-то как долго пришлось бы чистить!

Ее улыбка была заразительной, и Лазло просиял:

– Никогда об этом не думал. Знаете, в маяленской мифологии была богиня с шестью руками. Представляете, как ей было тяжело?

– Бедняжка. Хотя у нее наверняка были жрицы, чтобы ухаживать за ногтями.

– Верно.