На ней до сих пор была рабочая одежда. И, признаю, я до сих пор находил ее привлекательной. Жаль, что внешность Сиерры больше не затмевала ее менее привлекательные черты.
— Ничего, — пробормотал я, не желая ссориться.
Я устал. У меня болит голова. Мне просто хочется поесть и лечь спать. В одиночестве.
— Очевидно же, что что-то происходит, иначе ты бы так не сказал.
Если я пытался избежать ссоры, Сиерра сама начинала. Я долго и пристально смотрел на нее и пытался вспомнить, каково это, любить ее.
Но безуспешно.
Я не почувствовал ничего. Абсолютно. Мы стали незнакомцами. Это были не те отношения, к которым мы стремились или заслуживали.
Сиерра распахнула шкафчик, достала тарелку, наложила на нее лазанью и толкнула в мою сторону.
— Вот. Ешь. Хотя, уверена, тебе не понравится. В конце концов, ничто не сравнится с едой твоей мамы, — выплюнула она.
Ехидство в ее голосе застало меня врасплох. Что она имеет против мамы?
— Какого черта это должно значить? — спросил я в замешательстве.
Сиерра закатила глаза.
— Какая разница?
— Что ты имеешь против еды моей мамы? — Я, правда, не понимал, какого черта ко всему этому имеет отношение моя мама.
— Нет, я ничего не имею против
Настала моя очередь закатить глаза. До этого дня Сиерра никогда не утруждала себя приготовлением пищи, если в процессе не участвовала микроволновка. Не припоминаю, что у меня вообще был шанс критиковать или сравнивать ее навыки приготовления еды.
— Я ненавижу лазанью.
— С каких пор? — зло усмехнулась она, прищурившись.
— Всегда ненавидел.
Все вокруг знают, что я ненавижу лазанью. Кроме Сиерры. Но даже если она и знала, какая разница.
И именно эта дурацкая лазанья сказала мне все о наших отношениях, чего я сам не решался признать. Что после почти двух лет отношений Сиерра понятия не имела, какую еду я не люблю. И даже не пыталась узнать.
Или, еще хуже, ей было на это плевать.
Думаю, когда-то я любил ее.
Но знал — то, что я когда-то чувствовал к Сиерре, не имеет ничего общего с любовью. Это сексуальная химия, из-за которой легко упустить из виду менее приятные стороны личности.
Но не любовь.
Я понял, что любовь мне еще только предстоит испытать.
Сиерра взяла мою тарелку с лазаньей, которую я ненавидел, и целенаправленно прошлась по кухне. Затем подняла крышку мусорного ведра и выбросила содержимое тарелки.
— Тебе не нужно было этого делать...
— Ты не собираешься это есть, Бекетт. Так в чем чертов смысл? — закричала она, швыряя с громким стуком тарелку в раковину.
— Так у нас ничего не получится, Сиерра, — заявил я без церемоний.
Я сам не ожидал того, что скажу. Не так. Но слова вылетели из моего рта, прежде чем я успел подумать.
Сиерра стояла у раковины, ее лицо покраснело, а грудь тяжело вздымалась. Когда она смотрела на меня, ее глаза горели.
— Ты изменился, Бекетт, — произнесла Сиерра сердитым тоном.
И она была права. Я уже был не тем парнем, с которым она познакомилась несколько лет назад в парке.
— Знаю, — ответил я, защищаясь.
Это корень наших проблем. Я изменился, а Сиерра нет. И мы не можем просто вернуться к тому, что было. Да и не скажу, чтобы кто-то из нас пытался.
— Ты ожидаешь, что я все еще буду Бекеттом, который играет в баскетбол с друзьями и планирует походы на лето. Я больше не тот парень, Сиерра. И знаю, ты не можешь быть счастлива с мужчиной, которым я стал
Сиерра фыркнула и закатила глаза, что разозлило меня. Но раз уж я начал, то могу порвать с ней цивилизованно. Даже если она не в состоянии поступить так же.
— Ты несчастлива, Сиерра. Знаю...
— Не вини меня, Бекетт. Не смей! Все дело в тебе. У тебя случился сердечный приступ, и ты изменился.
— Чертовски верно, я изменился, Сиерра! Я чуть не умер! Не думаю, что ты это понимаешь! — закричал я в ответ.
Я почувствовал резкую боль в груди и понял, что должен успокоиться. Я не могу позволить себе заводиться.
Сиерра взмахнула руками.
— Думаешь, я этого не знаю? Ты не позволяешь забыть об этом! Он здесь, все время! Твой сердечный приступ. Твое бедное, несчастное сердце. Я такой бедняжка. Хнык-хнык-хнык. Сейчас, мать твою, расплачусь! Ну и к черту тебя, Бекетт!
Я прижал ладонь к груди и сделал глубокий вдох, стараясь не сорваться. Снова почувствовал головокружение и резко закрыл глаза.
«Думай о розовых кроликах и пляжах», — настраивал я себя.
Сиерра все кричала и кричала, а я просто дышал, надеясь, что не окочурюсь у ее ног, потому что был точно уверен — она спокойно оставит меня здесь умирать.
— Слушай. Я не собираюсь с тобой спорить. Если ты перестанешь кричать хоть на две минуты и все обдумаешь, то поймешь, что я прав. Ты не хочешь быть здесь со мной. Не хочешь быть прикованной к парню, который не может делать то, что ты от него хочешь.
Сиерра прищурилась.