Слезы застряли в горле, жгли глаза. Они не прекращались.
Папа остановился в дверном проеме спальни, его горе отчетливо отражалось на лице, как и мое собственное.
— Когда приедет Там? — спросила мама.
Она едва держала глаза открытыми. В эти дни она все больше и больше спала, так как была довольно сильно накачана морфином, который прописали доктора, чтобы уменьшить боль. Иногда мама принимала так много, что не могла связать слова вместе.
В данный момент она была в сознании, только что проснулась после четырехчасового сна. Но я заметила, как она поморщилась, пытаясь сесть в кровати.
И я цеплялась за ее руку, не желая отпускать.
— Там скоро будет здесь. Она уже выехала с колледжа, а он в трех часах отсюда, — ответил папа.
Мама кивнула, пытаясь поднять руку, чтобы дотянуться до стакана воды на прикроватной тумбочке.
Ее рука мгновение висела в воздухе, прежде чем упасть.
Папа поспешил к нам, и, пока я осторожно сажала маму, поднес стакан к ее губам. Несколько капель воды упали ей на рубашку.
Я старалась не смотреть на маму слишком долго. Мне было невыносимо видеть ее серую пепельную кожу и лысину из-за интенсивных курсов химиотерапии. Она перестала быть похожей на женщину, которой когда-то была.
Когда я долго смотрела на нее, мне становилось плохо, и я ненавидела себя за те чувства, что испытывала.
После того как она выпила воду и папа вытер ее подбородок, я снова прижалась к ее боку, прикасаясь к маме, но намеренно не смотря на нее. Я могу закрыть глаза и вспомнить ее такой, какой она была. Но не такой, какой стала.
Я несколько дней сидела так. Даже после того как приехала Тамсин, я не могла уйти.
Я оставалась в этой кровати до последнего момента. Держала маму за руку, пока утопала в слезах. Прикасалась к ней, но не могла смотреть в лицо. На лицо умирающей женщины, которую любила больше всех в своей жизни.
Я ненавидела себя за детскую слабость.
За не проходящую ненависть, прожигающую дыру в моих внутренностях.
***
— Корин, все твои тесты дали нормальный результат. Не думаю, что симптомы хоть как-то связаны с твоим сердцем. Есть много других болезней, которые похожи на проблемы с сердцем, — произнес доктор Харрисон, и я почувствовала знакомое разочарование.
— Уверены? Потому что боли в моей груди довольно серьезные, — возразила я, потирая привычное болезненное место.
Доктор Харрисон посмотрел результаты моих анализов и нахмурился, переворачивая страницу за страницей.
В глубине души я знала, что так и будет. Но это не изменило ужасное чувство страха, которое скрутилось в шар в моем желудке.
Доктор Харрисон был моложе доктора Грэхем. Он около пяти лет назад окончил медицинский колледж. В некотором смысле он был остроумным, и я ценила, как часто он улыбался. У него были хорошие зубы, что, по моему мнению, очень важно. Ровные белые зубы будто говорили: «Эй, ты можешь доверять мне, потому что я верю в строгую гигиену полости рта».
Но его неспособность раскрыть мою медицинскую загадку станет серьезной помехой в наших отношениях врача и пациента.
Доктор Харрисон почесал висок и задумчиво сморщил лоб.