Мэгги следила за ним со своего места, полируя ногти, и ее лицо не выдавало внутреннего смятения. Она видела это шоу раньше, и оно было ей неприятно. Наконец, когда не осталось почти никого, не подвергшегося безжалостному разносу, Мэгги заговорила скучающим тоном:
— Харли, ты всем нам продемонстрировал свои диктаторские замашки. А теперь нам лучше вернуться к работе.
Он повернулся на каблуках и уставился на нее. Его голос прозвучал тихо и холодно:
— Не тебе указывать мне, Мэгги. Ты не моя мамочка.
— Ох, прости, — воскликнула она издевательски-извиняющимся тоном. — Ты единственный здесь, у кого есть право иметь собственное мнение. Кроме того, здесь все твое, не так ли? А мы все бедные безответные поденщики, которые должны только гнуть спину и вкалывать. Ну, так эти поденщики несколько удивлены твоим нынешним поведением. Прости нас за то, что мы не так совершенны, как ты. Если вам не нравится то, что мы делаем, — язвительно сказала Мэгги, — замените нас или делайте все сами, мистер Джеймсон, поскольку вы не нуждаетесь ни в ком!
— Ты знаешь, где здесь дверь.
После этих слов настала мертвая тишина. Мэгги встала, собрала неторопливо в свою сумку бумаги и обратилась к Харлану с безукоризненной вежливостью:
— Не надейся, что это остановит меня.
Ее каблуки прогрохотали по плиткам пола, когда она гордо и с достоинством проследовала до двери, не бросив назад ни взгляда.
Тяжело дыша и совершенно утратив контроль над собой, Харлан повернулся к своей безмолвной аудитории.
— Ну, что вы здесь сидите? У вас есть работа, по крайней мере сейчас. Так марш работать!
Когда они все остались на своих местах, глядя на него, как будто он вполне созрел для заведения, где стены обиты мягким защитным покрытием, Харлан сам вылетел из комнаты, оставив их совершенно потрясенными. Все были в недоумении потому, что Харлан Джеймсон никогда не бросался на своих. Его сотрудники были его семьей. Он заботился о них, баловал их, шутил с ними, посылал их матерям цветы на день рождения. Когда он взрывался, это всегда было направлено вовне, и никогда — внутрь. За исключением этого раза. И все сидели подавленные, не понимая, что же случилось с их шефом…
Лиза нашла Харлана возле перил, яростно дымящего сигаретой. От него распространялись волны гнева и напряжения вместо обычной его созидательной энергии. Лиза немного постояла в раздумье. Она не была уверена в том, что хочет встретиться с ним, когда он в таком мрачном и непредсказуемом настроении. Но что-то подтолкнуло ее. И этим толчком было, скорее всего, выражение его лица, когда Харлан смотрел, как уходит Мэгги. Лиза видела его только один миг, но ошибиться не могла. Это был панический страх и растерянность. Так мог бы смотреть давным-давно мальчик из Оклахомы. Вся его ярость и сила оказывались всего лишь бравадой. Лиза единственная заметила эту перемену и единственная распознала ее. Когда-то она пришла к нему в полном отчаянии ради перемены, которая спасет ее, и он действительно помог своей программой «Все для вас». Разве могла она сейчас остаться в стороне и равнодушно наблюдать за его мучениями?
Именно сострадание заставило ее преодолеть последние футы, разделявшие их, до того места, где он стоял, изучая сумеречное небо с невероятной сосредоточенностью. Другой причиной было то, что она любила его и не могла перенести мысль, что он покинут и страдает. И Лиза набралась храбрости выхватить сигарету у него из руки и выбросить ее за борт.
Харлан резко обернулся, и она увидела, как сильно он удивился. Он мог бы ожидать такого решительного действия от Мэгги, но не от нее. Потом его глаза сузились, он вытянул из кармана пиджака полную пачку и щелкнул по ней так, что сигарета выскочила из упаковки, и зажал ее губами. И продолжал при этом пристально смотреть на нее — надменный сильный мужчина с вызовом в глазах. Взгляд этот как будто говорил: «Ну, давай! Забери ее у меня. Я разрешаю тебе попробовать».
Он ждал, что Лиза потянется за сигаретой, но она вместо этого забрала у него всю пачку и закинула так далеко, как смогла.
— Эй!
Пока он следил за полетом сигаретной пачки, она забрала у него сигарету изо рта и раскрошила в пальцах.
— Не делай этого, Харлан, — спокойно сказала она.
— Теперь ты тоже будешь об этом заботиться? Все, чего я хочу, — побыть в одиночестве. Ты мне не нужна. Мне никто не нужен.
Он сказал это громко и четко, но блеск в его глазах говорил о чем-то совсем ином. И Лиза предпочла поверить тому, что она видела, а не собственным ушам. Этот проблеск уязвимости дал ей силы обрести почву под ногами.
— Очень плохо. Потому что на свете есть люди, которые заботятся о тебе.
— И, как я полагаю, ты собираешься уверить меня, что ты одна из них, — с жестокой издевкой протянул Харлан.
— Да.
— Ну что ж, прекрасно. У меня столько друзей, сколько я в состоянии купить. И разве я плачу им недостаточно?
Он кипел, как вулкан перед извержением, и лучше было бы не попасть под эту раскаленную лаву. Но Лиза осталась, потому что внезапно испугалась за него. Он выглядел больше растерянным и страдающим, чем грозным.