Мёд и немного полыни

Через неделю Алексея-младшего позвали работать в школу. Стал обучать деревенских детей грамоте и математике. А там и директором поставили.

Нога с войны так и не зажила, гноилась. В непогоду или после долгой ходьбы Алексей иногда весь белел, морщился, стискивал кулаки, зубы, но никогда не жаловался.

Маруся каждое утро обматывала ему голень тканью с пахучей дегтярной мазью. Научилась делать драники и мачанку[54] с грибами. С Алексеем жили душа в душу.

А вот свекрови угодить не смогла. Ульяна Еуменовна была женщиной статной, в деревне уважаемой, а нравом крутой. Бывало, поругаются с мужем, лежит он потом на высокой печке да ест голый лук. Уж до чего суровая, даже еды не подаст, пока не помирятся. А он тоже упрямый, не спустится к обеду, коли не зовут как положено.

– Да что ж тебе, баба, неймётся! Добрая нявестка у нас! – ругался на жену Алексей-старший, когда та бранила сноху.

– Я ему давно присмотрела Олесю. Ах, красуня! А Лёша эту привёз, неведомо откуда! – возмущалась Ульяна при снохе.

– Поздно, дитё есть, угомонись!

– Да ничего нашего в нём не вижу…

Старший внук Вова походил на мать – с тёмными волосами, крепенький, ширококостный.

Только когда три года спустя родился Мишенька, хоть черноволосый, да лицом в отца, с острым коржовским носом, Ульяна смягчилась. Давала ему конфеты втихаря, не показывая Вовке. А Миша, добряк, отдавал половину брату.

После хлопцев родились две дочки: Валя и Надя.

Мальчишки с семи лет отвечали каждый за свою лошадь, вспахивали поле. Вместе со взрослыми возделывали колхозный яблоневый сад на несколько гектаров. А как бегут играть, мать вслед кричит:

– Вова, Миша, осторожнее! Не трогайте железяки!

Сколько пацанов погибло, закидывая в костёр найденные в лесу снаряды! Иные без глаза или руки остались.

Целый день дети перехватывали еду на ходу, много ли надо: ломоть хлеба да ложка мёда. К ужину собирались за столом всей семьёй. Усядутся и ждут, пока дед первым зачерпнёт из общей миски или сковороды. Потом – остальные взрослые, последними – дети. Иногда кто-то из мальчишек не выдерживал, влезал без очереди и тут же получал от дедули по лбу деревянной ложкой. Так-то он добрый, но порядок есть порядок.

Миша долго не выговаривал букву «р», а однажды собирал под берёзами грибы курочки. И вдруг произнёс:

– Курр-рочки…

На радостях помчался к родителям, всю дорогу повторяя на ходу:

– Куррочки, грыбы, рыба, рак, рэмень, рррр!

Осенью Ульяна неожиданно слегла. В доме стало непривычно тихо и мрачно. Накануне Покрова попросила у всех прощения и померла. Алексей Семёнович загоревал. Недолго без неё прожил, через несколько лет и его не стало.

В 1960 году Коржовы переехали в Оренбургскую область. Уж больно скучала Маруся по родине. Оставили просторную избу, добротное хозяйство. Пришлось отстраиваться заново в Колтубанке.

Вова, как окончил десятый класс, вернулся в Белоруссию. Там ждала любимая девушка. В семнадцать женился. Один из его сыновей, Сергей, родился копией деда Алексея. Жаль, Ульяна этого не увидела.

Глава 11 Одна семья

В вагоне Миша записывал под диктовку размашистым почерком, проговаривая вслух:

– Ата – дедушка, ага – старший брат…

Олтуган мягко поправляла:

– Аға – ғ: вот так горлом с придыханием произносишь.

– О, как у нас в Белоруссии!

Олтуган тоже выучила несколько белорусских фраз. Хотя родители Миши общались на русском, у них часто встречались незнакомые словечки. Как-то Мария Андреевна попросила занести с улицы ночоуку. Олтуган постеснялась спросить, что это. Вышла во двор, осмотрелась. «Может, ночнушка?» – пришла догадка, но на бельевой верёвке, натянутой между двумя столбиками, висели только прищепки.

– Миш! – позвала жениха, чинившего велосипед за забором. – А что такое «ночёвка»?

Он кивнул на корыто.

– Вот!

Олтуган подивилась – вроде слово знакомое, а означает совсем не то, что думаешь.

Поезд въезжал в рассвет, когда она проснулась. Тихонько высвободилась из-под Мишиной руки и покрутила затёкшей шеей, пошевелила ногами. Миша сидел в неудобной позе, голова его сползала вбок и иногда ударялась о жёсткую стенку. Олтуган достала кофту и, подложив на плечо, притянула Мишу к себе.

Ближе к Кувандыку засинели вдалеке невысокие горы. Вдоль железной дороги тянулись огороды, словно съезжающие по склонам холмов. Дачники спозаранку копались в земле.

С поезда встретил на грузовике Куантай, ему заранее отправили телеграмму. Протянул жёсткую шофёрскую ладонь Мише, приобнял сестрёнку.

Трясясь по колдобинам, въехали в Каратал. Где-то гудел трактор, мычали коровы, идущие на пастбище, лаяли собаки. Маленькая шторка в окне родного дома была отодвинута, в неё выглядывала Акбалжан. Увидев машину, выбежала навстречу. Ответила на приветствие Миши, надолго задержала дочь в объятьях, заглянула в глаза. Пока мужчины умывались на дворе, спросила:

– Хорошо тебе с ним?

– Очень.

Акбалжан снова обняла дочь.

– Вот и ты – невеста! Как будто вчера баловал тебя Кужур. Был бы жив сейчас, закатил бы той[55] на весь Каратал!