Мед.ведь.ма (СИ)

Чувствуя временную неприкаянность и зная, что через пару дней вернутся в квартиру Ви с Юнги, Чонгук взял билет до Дэгу и отчалил в Тигриный лог, где всегда мог собраться с силами, мыслями, и услышать какие-нибудь дельные напутствия от наставников и настоятеля. Тихий приют юности, куда он попал в возрасте средней школы, всегда приободрял и заряжал энергией. К сожалению, не вернуть в первозданности того настроения и оптимизма, с которым они с друзьями жили когда-то в монастыре, того пышущего героизма, с которым они выходили отсюда, уверенные, что их научили сворачивать горы. Тогда казалось, что вот они, бравые ребята, выйдут за стену и наведут порядок на земле, раскидают плохих, помогут хорошим, покажут пример, накажут непримиримых, кто встанет на их пути. Но шли дни, месяцы и годы, а проблем сколько было, столько и оставалось. Они — Чонгук, Ви, Шуга, Чимин и другие — познали горечь поражений, болезненные раны, смерти соратников, убийства, взрывы, стрельбу и страх, они видели продажных людей и трусливых, алчных и глупых, глупых настолько, что не понимали, как можно жить иначе, нежели вредя всем вокруг ради собственного блага. Соображения Чонгука долго вертелись вокруг истинной жизни, её осмысления, её странности и частой безбожной тщетности, и ему стоило трудов удержаться в том состоянии духа, который вдохнули в него в Тигрином логе. Уже намного меньше было веры в людей и их совесть, меньше было неосмотрительности в нём самом. Храбрости не убавилось, но прибавилось хитрости. И каждый раз, когда надежда на победу в чём-либо поникала и таяла, Чонгук приезжал в монастырь, чтобы вспомнить о первых своих шагах золотого воина, когда надежду не могло уничтожить ничто, и, в конце концов, ценилась даже не она, а сам процесс движения к ней, способы её достижения; гордились причастностью к одному общему делу, не заглядывали за горизонт, а шли к нему, не боясь ошибок, падений и гибели.

Привратником у калитки, как всегда, стоял самый умелый и ловкий ученик из имеющихся в Тигрином логе. Раньше только он один знал, куда выходят отсюда выпускники, и что за люди иногда поднимаются по Кошачьей тропе. Раньше только привратник вообще знал, что адепты отсюда когда-нибудь выйдут. Но за десять лет воды утекло много, и новобранцев стало больше. Монастырь, совмещающий себя со школой боевых искусств, разрастался, и скрывать чьи-то уходы и приходы сделалось невозможным, так что нынешние юные братья знали, что впереди их ждёт дорога в неизвестные края, и что чем быстрее обучатся они всем тайнам мастерства и духовной доблести, тем скорее окажутся за порогом. Все понимали, что это немного сказывается на дисциплине и воспитании, которые прочно укоренились в прошлых выпусках, когда парни самосовершенствовались бесцельно, демонстрируя внутреннюю бескорыстность, самоотверженность и отсутствие желания доказать кому-то и что-то. Когда в Тигрином логе учился Чонгук, никто не думал, что получив пояс мастера можно уйти отсюда, поэтому не рвались прыгать выше головы, и не ленились, отдаляя момент ухода. Теперь мальчишки имели возможность держать в себе какой-либо умысел: задержаться подольше или уйти пораньше, но разоблачать или истреблять в них эти намерения было невозможно, поскольку во многих эти глубокие душевные порывы сидели где-то неосознанно и руководили ими без сформулированных идей. Оставалось молиться, чтобы не на всех открытая информация влияла пагубно. Ведь и Сандо — один из лучших воинов не только своего выпуска, но и вообще последних десятилетий, — точно знал ещё тогда, больше десяти лет назад, что выйдет из Лога, но ни на его моральном облике, ни на его боевом искусстве это никак не отразилось.

Поздоровавшись с привратником, Чонгук уточнил у него, где настоятель и, ожидая услышать именно это, узнал, что старик Хенсок, как заведено, сидит у себя в башне. То есть, строго говоря, башней-то это и не было, потому что большинство построек монастыря имело, как и эти хоромы Хенсока, два этажа, просто вся территория раскинулась на неровной местности, ярусами спускающейся к обрыву, и от одного пласта к другому вели лестничные пролёты ступенек в десять-пятнадцать, где-то высоких и лихих, где-то низко-сплющенных, поэтому находящееся на самом верхнем ярусе двухэтажное здание, само собой, смотрелось выше всех и обозревало подвластное ему пространство. Потому именно там, на втором этаже, всегда обитал настоятель, напоминающий по своим административным функциям директора школы, но по настоящей роли в жизнях адептов ставший многим лучше и ближе родного отца.