Мед.ведь.ма (СИ)

В юность Чонгука Хенсоку во всём помогал Лео: приносил настоятелю еду, мыл его посуду, убирался в его комнате. Но Лео стал первым воином золотых, будущим наставником, уже сейчас помощником мастера Хана в обучении мальчишек, и прошлая служба наподобие денщика перешла к парню, который на одном из заданий потерял кисть руки. Бойцом он быть больше не мог, но золотые никогда не бросали товарищей на произвол судьбы, и тому пришлось вернуться в Тигриный лог, заниматься разными обязанностями по хозяйству. Чонгук встретил его, подходя к башне Хенсока, тоже поздоровался. Невольно подумал о том, какая жалость, что Ёндже сумел восстановить руку какому-то ублюдку из наёмников, и не сумел заставить вырасти новую у своего, золотого. В самом деле, это было несправедливо! Едва не убивший Шугу урод, похитивший когда-то Элию и чуть не уведший Джинни неизвестно в какие дали, снова ходит целёхонький и довольный, а отличный парень, боровшийся с преступниками, остался инвалидом и вытирает пыль в библиотеке, вытрясает половики.

Чонгук поднялся наверх и, постучав на всякий случай о дверной косяк, хотя дверь была распахнута, заглянул в комнату, застав Хенсока за чтением какого-то буддийского труда, что выдавала санскритская письменность. Книги на другие темы смысла читать на санскрите не было.

— Настоятель, здравствуйте! Можно войти? — Хенсок опустил книгу, безошибочно угадав ещё по шагам, кто из учеников явился, улыбнулся и указал ладонью возле себя.

— Очень рад тебя видеть живым и невредимым, мой мальчик.

— А вы сомневались, что я явлюсь таковым? — тряхнув чёлкой, приземлился Чонгук.

— Излишняя самоуверенность ещё никого от пуль не спасала, в отличие от обратного, — пристроив закладку, спокойно заметил настоятель и отложил тяжёлый том.

— Как вы поживаете? — принял к сведению очевидный намёк не красоваться и не лезть на рожон золотой.

— Замечательно, наконец-то стал чувствовать себя старой развалиной, что соответствует моему возрасту.

— Болит что-то?

— Каждый день новое, так что скучать не успеваю, только и гадаю, с чем проснусь завтра. А поскольку не все доживают до моих лет, то понимая, что я всё-таки с утра проснулся, нахожу в этом больше радости, чем горя от боли где-нибудь в пояснице, или колене. Мениски-то стёр ещё сто лет назад. Ты их береги, Чонгук, знаешь, сомневаться в том, встанешь ли самостоятельно с отхожего места — не лучшие переживания для старости.

— Учту, — улыбнулся парень. — А что же тогда для старости лучшие переживания?

— За внуками приглядывать. Ну, или за очередными адептами. Конечно, не нахожу с ними так быстро общего языка, как раньше, но всё-таки… По-моему, меня воспринимают как раритет и сторонятся. Обидно, знаешь ли, ощущать себя настолько ветхим, что к тебе могут испытывать почтение, но уже не испытывают дружеского доверия.

— Вам кажется, настоятель Хенсок, вы ещё всем нам тут носы утрёте по всем фронтам!

— Лесть, Чонгук, нужна для врагов, мне этого не надо… — Он хотел что-то ещё добавить, но где-то внизу, за окнами, раздались крики, смешливые, но многоголосые и такие несдержанные для этого святого и умиротворённого места, что Чонгук поднялся и поспешил выглянуть, что происходит? Ни о каких пластиковых окнах с шумоизоляцией речи идти не могло в древнем и соблюдающем традиции монастыре, а сквозь старые деревянные рамы звуки в горах носились только так. Внизу, вдалеке, около бани, была какая-то сумятица с кучей полураздетых, несмотря на холод и лежавший повсюду снег, адептов.

— Что там происходит? — Хенсок медленно начал подниматься, кутаясь в плед, лежавший на его плечах и защищающий от сквозняка, дувшего со спины, и задавший вопрос Чонгук, поспешил ему на помощь, подняв старика на ноги. Теперь они вдвоём встали у окна.

— Сегодня же банный день. Ты уже забыл?

— Нет, но мы мылись вечерами, после всех занятий, когда стемнеет…

— В нашей обители, и без того полной легенд и сказок, откуда-то взялась ещё одна, я её подробностей не знаю, но, следуя ей, когда приходит новенький, его почему-то тащут в баню при свете дня. Вчера как раз пришёл один мальчонка, вот и попал сразу на церемонию посвящения. — Чонгук лукаво улыбнулся, догадываясь, откуда растут ноги нового обычая. Его зачал не кто иной как Юнги, окунувший в бочку одного из новобранцев, чтобы убедиться, что снова не подсунули тайком девчонку. Ох, и весёлое же было время! Чонгук прошёлся взглядом по всем площадкам, исследуя родные и до каждого куста изученные уголки монастыря. Его брови низко опустились:

— А где Заринэ?

— Она в банный день не поднимается сюда, там, в доме за ступами остаётся.

— Стесняется? — хмыкнул Чонгук.