Медальон Таньки-пулеметчицы

– Сегодня вечером я к тебе приду, – проговорил он почти правильно. – Жди.

– Буду ждать.

Он снова углубился в чистку картофеля, весело напевая какой-то немецкий мотивчик, а она вернулась в палату. Интересно, влюбится ли он в нее до такой степени, что захочет бежать отсюда подальше? Посмотрим. Нужно сделать все, чтобы влюбился.

* * *

Ночью жирный немец действительно пришел к ней в палату, и, подавив тошноту, она исполнила все его извращенные желания – желания мужчины, долго не видевшего женщину. Кровать сотрясалась от его мощных толчков, ей казалось, что сейчас грузное тело раздавит ее, карая за унизительное совокупление, но ничего этого не произошло. Наоборот, все получилось так, как она хотела. Через пять дней Густав уже не мыслил жизни без своей приобретенной любовницы.

– Красная армия наступай, – говорил он ей, вспотевший, красный как рак после длительных ласк в постели. – Будем бежать. Ты поедешь с нами.

Маркова глубоко вздыхала, выражая этим вздохом непередаваемую скорбь:

– Ох милый мой, никто не возьмет меня, никто не разрешит ехать с вами. Меня бросят на произвол судьбы.

Эта мысль казалась Густаву невыносимой.

– Я тоже устал воевать, – проговорил он, прижимаясь к ней и тряся жиром. – Мы убежим. Сначала на Украину, потом в Польшу. Оттуда легче оказаться в Германии. Там мои родственники, они приютят нас и не выдадут. У меня обеспеченная семья. Они дадут деньги, и мы поедем за границу.

Поупиравшись для виду, она согласилась.

Глава 42

Новоозерск, наши дни

Бутаков позвонил Рубанову в восемь.

– Ну что, ты готов? – поинтересовался он бодро. – Если твои планы не изменились, я за тобой заеду.

– Я готов, – промямлил Виталий, дотягиваясь до брюк, оседлавших спинку стула. – Небольшой макияж – и я в твоем распоряжении.

– Тогда через минут семь выходи из гостиницы, – попросил следователь. – Подскочу туда на горячем боевом коне.

– Договорились. – Виталий зевнул, натянул брюки и поплелся в ванную. Через семь минут он, как и обещал, стоял внизу, ожидая Бутакова. Когда возле гостиницы остановилась старая вишневая «копейка», журналист улыбнулся и пошел навстречу следователю. Александр, не выходя из машины, пожал ему руку через открытое окно.

– Хороший у тебя конь, – расхохотался Рубанов.

– Это машиненка моего отца, – гордо ответил Бутаков. – Между прочим, бегает уже тридцать лет, и все это время батя на нее не жаловался. Садись, чего стоишь?

Рубанов примостился рядом с водителем, и машина, будто нехотя, никак не напоминая горячего коня, тронулась с места.

– Ты получил ордер на обыск? – спросил журналист, удивленно приподняв брови. – Неужели ваше начальство…

– Мое начальство обещало настучать мне по башке, – усмехнулся следователь. – И настучит, если напортачим. Я соорудил липовую бумажку в надежде, что Степаненко не станет ее разглядывать. Будем надеяться, что его удастся взять нахрапом.

– Такого вряд ли возьмешь нахрапом, – рассуждал журналист. – Если совесть его нечиста, он станет разглядывать твой ордер до точек и запятых.

– Постараюсь этого не допустить, – пообещал Александр и притормозил. – Уже приехали. Самое паршивое, если он нас не впустит.

– Мне кажется, это… – начал Виталий, однако Бутаков его не слушал. Он вылез из машины и нажал черную кнопку звонка на калитке.

– Кого еще черт принес? – Хозяин появился из летней кухни, приглаживая редкие волосы. – Что вам надобно?

– Узнал или представляться? – в тон ему отозвался следователь.

– На кой черт пожаловал? – Степаненко не становился мягче. – Кажись, я ничего не нарушал.