Медальон Таньки-пулеметчицы

– Да почему же, Танечка? – недоумевал Яков, и его худое вытянутое лицо с впалыми щеками, обтянутыми желтой кожей, еще больше вытянулось.

Он говорил так мягко, с такой любовью, что женщина заплакала навзрыд. Что скажет он, ее Яша, когда узнает… Нет, лучше смерть, лучше бегство и скитание, чем такое. Конечно, Яша никогда не простит…

– Я подумала, что не так давно и сама была молодой и красивой. – Танька еле выговаривала слова – рыдания душили ее.

– Ты у меня и осталась красивой, – успокаивал ее муж, целуя жесткие волосы. – Ну, – он встал перед ней на колени, – угомонилась? Внучка на тебя смотрит, тоже сейчас зарыдает. Какой пример детям подаешь?

– Ладно, не буду. – Маркова взяла сумку и, повернувшись к присмиревшей Асе, быстро пытавшейся сообразить, что же она сделала не так, если бабушка плачет, сказала девочке: – Иди, дорогая, поиграй или телевизор посмотри. Плохо сегодня бабуле.

– А мы с ней в парк сходим уток покормить, – предложил Яков и погладил плечо жены. – А ты пока полежи, отдохни. И чтобы к нашему приходу веселая была.

– Да, я так и сделаю. – Татьяна прошла в кухню и поставила на плиту остывший чайник. Она слышала, как Яков давал наставления внучке, и от его доброго голоса хотелось не только рыдать, но и биться головой об стенку, чтобы выбить ужасные мысли, роем теснившиеся в мозгу. Когда родные ушли, Маркова подошла к окну и, спрятавшись за занавеской, выглянула во двор. Яша и Ася медленно двигались в сторону парка, девочка что-то щебетала, а дед, вытянув тонкую жилистую шею, внимательно ее слушал. Татьяна ожидала увидеть незнакомую машину и того парня, который, как она считала, следил за ней, однако никого не заметила. Схватившись за сердце, вырывавшееся из груди, как пойманная птица, женщина опустилась на табуретку. Неужели ей все показалось? Может, и не было никакого парня в грязно-белой футболке, может, и не было никакой слежки? И все это – плод ее больного воображения?

Чайник пел и сипел, обдавая ее парами кипящей воды, а Танька все сидела, уставившись в одну точку на белой стене.

* * *

Андрей Николаевич, мешая сахар в стакане с крепким чаем, который он всегда пил в минуты волнения, поглядывал на лейтенанта Григория Лобойко, одетого в грязно-белую футболку и спортивные штаны с белыми лампасами и вытянутыми коленками. Смущаясь и потея, паренек с приглаженными волосами и огромными честными глазами, делавшими его похожим на студента-отличника, рапортовал о результате проведенной работы, сбиваясь на каждом слове: