Медальон Таньки-пулеметчицы

Пока Маркова разглядывала внутреннее убранство, вспоминая детство и юность, Зина кивнула на стол, даже не поинтересовавшись, как зовут гостью.

– Есть будете? – Она сняла с тарелки серую тряпку. Вид картошин, маленьких, помятых и таких же серых, как салфетка, не вызывал ничего, кроме тошноты, однако Таня решила подкрепиться: столько времени она глотала слюни, ожидая бывшего любовника у сарая.

– Да, спасибо, – осторожно, словно змею, взяв одну из картофелин двумя грязными пальцами, она поднесла ее ко рту.

– Да вы садитесь, – пригласила Зинаида, придвинув к ней шатавшуюся табуретку с расщелиной посередине. – Осторожнее только. Иногда дырка кожу сдавит, да так, что дети орут не своим голосом, – она бросила взгляд на хозяина. – Таперича починит, я так думаю.

Татьяна уселась на самый краешек, и табуретка сильно накренилась, жалобно скрипнув. Федорчук сделал вид, что ничего не заметил, а его супруга примостилась на топчане, покрытом каким-то дырявым тряпьем, и принялась штопать детскую рубашонку. Таня ела, стараясь не уронить на давно не мытый пол ни кусочка, давясь жесткой картошкой, и Зина заметила, не сводя глаз с шитья:

– Кваску бы вам, да где там… Хлеб черт знает из чего делаем… Это раньше… Напоить могу только чаем из колодезной водички.

Маркова не отказалась. Николай, нахмурившись, подвинул к ней кружку, всю в щербинах, и она, взяв ее двумя руками, принялась жадно пить.

– Вместе, что ли, отстали? – вдруг спросила Зина ровным голосом. – Из одной дивизии будете?

Николай отошел к окну и стал теребить махровый край занавески, а Татьяна довольно удивленно спросила:

– У вас еще кто-то?

Женщина махнула рукой:

– Да вот, муженек родный сегодня явился. Я чаю, вы с ним вместе с поля боя бежали.

Таня краем глаза взглянула на спину Федорчука и заметила нервную дрожь. Ее любовник трясся, как осина, боясь, как бы она не выдала его сокровенные тайны. Да какие уж сокровенные! Военно-полевая любовь – это одно, за нее могут разве только пожурить, тогда как за дезертирство обязательно посадят или расстреляют. Девушка приняла равнодушный вид и проговорила с набитым ртом: