Медальон Таньки-пулеметчицы

– Это мне неведомо, из одной мы дивизии или нет. Ежели это ваш муж, то я его впервые вижу. И немудрено. И дивизия огромная, и лес большой. Выходит, с разных сторон к вашей хате подбирались, – она хлебнула воды. – Честно говоря, я ваш дом и не искала. Набрела на деревеньку, отсиделась в кустах, гляжу – немцев не видно, ну и зашла на огонек. – Девушка вскочила, уронив табуретку, и тут же с извинениями водрузила ее на место. – Хотела у кого-нибудь отсидеться да сил набраться, а потом к партизанам или к нашим прорваться, да вижу – никто меня не примет. Жалость жалостью, а лишний рот он и есть лишний рот.

Зинаида вздохнула:

– Это верно ты сказала. У нас ртов хватает. Только вот насчет нашего гостеприимства ты переборщила. Неча так о людях думать, коли их не знаешь. У нас в деревне и мужики, и бабы мировые. Правда, мужиков не осталось, только пара калек никуда не годных. Уверена, такая семья тебя приютит, хотя бы сосед наш Анисим. По дурости ноги лишился и почти все хозяйство на бабу взвалил. Аксинье помощница требуется, – она отложила шитье и встала. – Пойдем прямо сейчас. Поговорим, вот и решишь, сколько у них задержишься. Може, три денька, а може… – Она бросила взгляд на Николая и запнулась. – Короче, ступай за мной.

Федорчук так и не повернулся к женщинам, однако Татьяна заметила, как спина его расслабилась, чуть согнулась. Пальцы с отросшими ногтями перестали теребить занавеску, такую старую, что края давно превратились в махрушку.

– Иди, иди.

Они вышли из хаты на свежий воздух, и мелкие капли дождя тут же полетели в нос и в рот, повисли на ресницах, как слезы, и Таня утерла их кулачком, оставив грязную полоску на щеке.

Супруга Николая открыла калитку, знаком приглашая ее выйти.

– Соседи они наши. Говорила уж.