Медальон Великой княжны

Павел, нахмурившись с интересом, повернул голову на подушке. Перед ним стоял незнакомый мужик в больничной пижаме, с седовато-русыми коротко стриженными волосами, крупным носом и рыжеватыми густыми усами, с рукой на перевязи и насмешливо радостным взглядом блеклых серо-голубых глаз.

— Не узнаешь, что ли? Старых приятелей не узнаешь! — обходя койку, говорил незнакомец. — Эх ты, а еще дружком был.

— Я… Не-ет, я… — Чем дольше Павел вглядывался в лицо стоящего перед ним солдата, тем больше себе не верил.

— Да я это, я. Иван Скороходов, — весело рассмеялся тот. — Что, небось схоронил давно?

— Ванька! — Павел приподнялся на подушке, протягивая руку старому дружку. — Да как же, где ж ты все эти годы?

Иван наклонился и от души обнял Павла, да так, что у того хребет затрещал.

— Где ж ты пропадал-то все эти годы? — с трудом выбравшись из медвежьих объятий, спросил Павел. — Я ведь думал, расстреляли тебя тогда, в восемнадцатом, не одни, так другие. Ни слуху ни духу о тебе не было, я справлялся.

— Ты, брат, ходить-то можешь? — оглянувшись по сторонам, спросил Иван.

— Далеко не убегу, но вставать разрешили, — неуверенно ответил Павел. — До уборной дохожу.

— Вон до той лавочки у забора добредешь? — кивнул за окно Иван на стоящую возле забора на самом солнышке деревянную скамейку.

— Попробую, — осторожно вылезая из кровати, пообещал Павел. — Халат вот только накину.

Они сидели, прислонившись к нагретым солнцем доскам забора, курили самокрутки, ежились на свежем мартовском ветерке и не спешили начинать разговор. Обоим им вспоминались далекие годы их молодости. Революция, Временное правительство, митинги, демонстрации, стачки, большевики, красные транспаранты, снова митинги, декреты, патрули, аресты, погромы, анархисты, снова митинги, белые и снова большевики…

— Да уж, — вздохнув, тихо проговорил Иван, — такую мы с тобой мясорубку пережили. Детям рассказать — не поверят. Точнее, поверят, но не поймут. Я своим всего не рассказываю.

Он невесело усмехнулся.

— Так как ты тогда вывернулся и куда пропал? — повернулся к нему Павел.