Медбрат Коростоянов (библия материалиста)

– Узнал, – безразлично признался я. Все, небось, уже знали, что именно за ним охотилась мумия тролля. – Это, что называется, теперь секрет Полишинеля.

– В каком смысле? – Ольга Лазаревна даже привстала с вышитых гладью подушек крошечного диванчика, на котором ей полагалось проводить сеансы психотерапевтического анализа. (Я, кстати сказать, сидел перед ней на жестком медицинском табурете – Ольга бы удавилась от разочарования, если бы я выбрал для удобства нечто немужественное). – Ах, вы об обращении Моти в Петра Ивановича?

– Вы так говорите, будто имеете в виду другое? Или, имеете? – я, честно говоря, растерялся. Не могла же Ольга знать о моем разговоре с НИМ в окрестностях университета? И об оплошности хорька тоже. Или Мао уже доложил? Да, нет. Он, кажется, даже не обратил внимания на мои разоблачения по поводу страшной силы в руках некоего нашего пациента. А если бы и обратил? Уж точно не стал бы докладываться жене – не такой его характер, тем более, в условиях военного положения.

Ольга молчала. Не оттого, что вдруг позабыла о моем вопросе, или, напротив, нарочно не желала отвечать. Она словно бы раздумывала и взвешивала все «за» и «против». Словно, согласно Блаженному Августину, не знала: причислить ли меня к избранным Града Божия, или бесповоротно определить в ведомство сатаны. И выбрала она все же в мою пользу. Может, из соображений старой симпатии, а может, я и в самом деле соответствовал некоторым образом ее представлению о рыцаре без страха и упрека, этаком бурьяновском Байярде или Галахаде, опять же совершил паломничество за Святым Граалем. Как-то так. Одним словом, средневековый эпос. Но начала она слегка издалека:

– Вам все же следовало прийти ко мне. Добрую половину дня потеряли, – это последнее она бросила (в досаде?) несколько в сторону.

– Простите, Ольга. Каюсь, поступил нехорошо, – я решил, что прямое извинение сильно упростит дело.

– Половину дня потеряли. Да. С вашими блужданиями. И не возражайте!

– Я и не думал! – вот наказание, неужели все упрется в нравоучения? Живот мой прихватило, и я едва удержался, чтобы откровенно не сбежать.

– У меня здесь дневник. То есть, теперь здесь, в столе. А раньше… Не беспокойтесь, не личный и не о вас, – удержала она меня, и правильно сделала: я уже дернулся на старт. Ольга Лазаревна тем временем выдвинула верхний, узкий ящик. – Вы возьмите, вам пригодится. Мужу я не хотела… Вернее, не могла, прятала. Потому что он запретил.

– Что запретил? – спросил я с абсолютно дауновским выражением лица. Гримасничал я по нужде, но непонимание мое было искренним.

– Запретил работать с Мотей. И очень строго. Но я не послушалась.

– А я и не знал, что вы еще работаете с кем-то, в смысле психоанализа. Вроде, у нас подобное ни к чему?

– Ну, это было еще до вашего прихода в стационар. И потом, я вовсе не занималась с Мотей психоанализом. Я занималась с ним сеансами гипноза. В самом начале девяностых. Он вдруг проявил несвойственное ему беспокойство. Все время что-то тревожно бормотал, выспрашивал у Масюши политические новости, телевизора было мало ему. И однажды сказал мне, что, дескать, все. Ему надо уходить отсюда, потому что скоро станет катастрофа. Он так и сказал, «станет катастрофа». Я успокоила его: не такое видали – это был девяносто первый год, и, кажется, события обернулись лучше, чем он предполагал. Но страхи мучили его все равно. И тогда я предложила Моте сеансы гипноза. Он согласился. Даже радостно согласился, хотя вообще не доверял, как врачам, ни мне, ни Масюше.

– И вы провели эти сеансы? Ольга Лазаревна, это может быть очень важно! Что у вас получилось? – я уже плевать хотел на живот, хотя бы даже пришлось опросто-поноситься. Так внезапно пробудился во мне азарт, но, к сожалению, только он.

– В том-то и дело, что ничего. Ерунда какая-то. Мистика. Нет, в состояние транса я ввела Мотю очень легко, он не сопротивлялся, наоборот, помогал. Всем своим отношением помогал. Я пробовала три раза. И все три раза с отрицательным результатом. Полное искажение реальности, вплоть до бреда. Все же страхи его прошли, и он остался доволен, хотя не поблагодарил меня, Мотя этого никогда не умел, я тогда подарила ему почти новую свою ангорковую шапку – у него очень мерзла голова, даже летом. Мотя с ней не расставался, не расстается и теперь, скорее всего, вместо спасибо.

– И вы сделали записи?

– И я сделала записи. В этом самом дневнике. Видите: с чебурашкой на обложке – забавный, будто нарочно для конспирации, – она протянула мне не дневник даже, квадратный перекидной блокнот. – Вы возьмите и разберитесь. Если там, конечно, есть в чем разбираться. Но дайте слово чести: моему Масе вы не скажете ничего.

– Даю, безусловно, – прямо пообещал я.

– Там все изложено последовательно. Как Мотя сам говорил. Но на первый взгляд вам покажется, будто бы части перемешаны без порядка. Это бывает, когда пациент перескакивает внезапно с одного воспоминания на другое, однако, все взаимосвязано.

– Спасибо. Жаль, я не могу подарить вам шапку из ангоры. И ничего не могу, – я виновато улыбнулся.