Меделень

Но барабанные перепонки ее слушательницы давно привыкли и к резким звукам домашних разговоров, и к шумной музыке, за которую платишь деньги, от которой кружится голова... и которой завидуют соседи. Дочка мадам Блюмм окончила ясскую консерваторию по классу фортепиано. Она увлекалась Бодлером и играла на рояле оперы Вагнера.

Ольгуце и в голову не могло прийти, что ее слушательница превратилась в почитательницу. Мадам Блюмм одобряла ее игру, удивляясь отсутствию нот. По ее глубокому убеждению, Ольгуца играла наизусть. Наизусть! Как Рашела, только ноты Рашелы стоили больших денег! "Деточка" была очень похожа на господина Йоргу. И он говорил хорошо и тоже наизусть! На него была вся надежда...

- Уфф!

Руки у Ольгуцы устали. Мало-помалу она стала сокращать звуковое поле гамм, играя ровно и монотонно, как утреннее упражнение после сна.

В гостиной было холодно. Окна запотели от дождя. Свет был беловатый, словно мгла...

- Не может быть!

Она не поверила своим ушам. Оглянулась через плечо. Мадам Блюмм спала, держа в руке сумку и зонтик. Спала, как оркестр: шумно втягивала воздух, похрапывала, вздыхала и свистела носом.

Ольгуца с отвращением слушала... У нее было скверно на душе... и ей некого было дразнить. Моника была ее другом. Дэнуц уезжал... Кроме того, два дня тому назад, вместе с дождем в душу Ольгуцы закралось тревожное чувство, которое ей хотелось побороть, но она не знала как. Случайно услышанные слова:

- Что такое с дедом Георге? Уж очень он похудел! - спросил управляющий соседнего имения.

- Да что с ним может быть! Просто подходит и его смертный час... пора уж! - вздохнул Ион, преемник деда Георге по конюшне.

- И не стыдно тебе лгать? - напустилась на него Ольгуца, топая ногой.

Вот и все.

С тех пор, каждый раз оставаясь одна, она с беспокойством и страхом вспоминала об этом вранье. И ей было досадно и на себя, и на свой страх, и начинало казаться, что враки Иона - правда и что они могут подтвердиться.

Она принялась играть концерт Моцарта ля мажор для фортепиано с оркестром - на сей раз по нотам. В музыке, как и в жизни, у Ольгуцы были свои горячие симпатии и антипатии. Концерт Моцарта был ее другом.

- Что ты сейчас разучиваешь, Ольгуца? - спрашивала ее госпожа Деляну во время каникул, когда она довольно редко видела ее в гостиной.

- Я буду разучивать свой концерт, - отвечала Ольгуца, присваивая себе Моцарта и будущее.

Концерт ее звучал грустно. Она закрыла тетрадь... Мадам Блюмм зловеще храпела... Все в доме были заняты делом... Шел дождь. Ольгуца прижалась лбом к клавишам. Клавиши жалобно отозвались. Нога Ольгуцы с яростью и возмущением нажала на вторую педаль.

* * *

...Прошло немало лет на страницах книги и на чердаке после обеда Робинзона в обществе попугая, собаки и кошек.

Тогда весело смеялись толстощекие персики; теперь от них остались только косточки, похожие на маленькие деревянные сердечки. Али во сне состарился, а может быть, и умер. Попугай с тусклыми пыльными перьями молчал, начиненный прошлым. Все покрылось пылью и подернулось паутиной, на чердаке лежали пыльные сугробы, стояла глубокая тишина. А за окнами - дождь, дождь и опять серый дождь, в осеннем воздухе и в водяных часах времени.

И Дэнуца не пощадила череда прошедших лет. На его лице совершенно ясно, - не так, как в тусклом переводе книги, - было написано, что Робинзон покидает свой остров, навсегда прощаясь с долгой, прожитой там жизнью.

"Когда я покидал этот остров, я взял с собой на память большую остроконечную шапку... и зонтик..."

Дэнуц вздохнул - и опять принялся читать, вернувшись к пяти пропущенным строкам, где влюбленный ждет прихода своего поезда не на перроне, а в зале ожидания, потому что это чуть ближе к дому любимой и чуть дальше от последнего порога расставания.

..."Вскоре после этого..."

Глаза его вбирали в себя слова "вскоре после этого", а в душе у него виолы и нежные виолончели грустно и протяжно пели: "...когда я покидал этот остров..."

..."Вскоре после этого на берег была послана шлюпка с вещами, которые я обещал поселенцам. К этим вещам капитан присоединил, по моей просьбе, сундук, набитый всевозможной одеждой. Они приняли этот подарок с большой благодарностью".

И снова:

"Когда я покидал этот остров..."

Затуманенные слезами глаза Дэнуца долго прощались с цветной литографией на обложке книги, залитой слезами радости. Плакал и Робинзон, но в то же время и смеялся. Слезы принадлежали Дэнуцу, а не тексту. Тогда - когда он улыбался на обложке - он еще не знал, что ему предстоит уехать. Занятый шапкой и зонтом, переводчик позабыл о слезах.

Быстро и неотвратимо текст отдалялся от Дэнуца.

"Когда я покидал этот остров, я взял с собой на память большую остроконечную шапку... зонтик и одного из моих попугаев. Не забыл я взять и деньги, но они так долго лежали у меня без употребления, что потускнели..."

..."На острове", - мысленно добавил Дэнуц.

До конца оставалось еще семь строк.