Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Войдя и поклонившись королеве, которая ответила на это приветствие, не вставая с места, оба графа остались с непокрытой головой, и Шрусбери, сделав шаг вперед, объявил, что он и его сотоварищ граф Кент явились от имени королевы Елизаветы, дабы известить бывшую королеву Шотландии о том, что на сэра Роберта Била возложено поручение зачитать ей смертный приговор, а им самим дан приказ присутствовать при ее казни.

Мария Стюарт выслушала это известие с величайшим спокойствием, так, что ни один мускул не дрогнул на ее лице, и, когда граф Шрусбери умолкнул, произнесла, обращаясь к Билу:

— Читайте, сударь, я слушаю.

Бил трясущимися руками развернул указ, написанный на пергаменте и скрепленный большой печатью из желтого воска, и изменившимся голосом стал зачитывать Марии Стюарт вынесенный ей смертный приговор.

Мария с полнейшим спокойствием слушала чтение, но, когда оно завершилось, осенила себя крестным знамением и промолвила:

— Да будет благословенна любая весть, ниспосланная Господом!

И тогда комнату заполнили рыдания: это несчастные слуги королевы не смогли сдержать слез. Мария попросила слуг удалиться или взять себя в руки настолько, чтобы хранить молчание. Они сделали над собой усилие, и слово в свой черед взял граф Кент.

Он воспользовался этой возможностью для того, чтобы предложить Марии помощь епископа Питерборо или декана Питерборо; но Мария сказала в ответ, что все ее предки были католиками, что она родилась в католической вере и желает умереть в той вере, в какой родилась. После чего она торжественно заявила о своей невиновности, поклявшись, что никогда не участвовала, даже в мыслях, в каком-либо заговоре, составленном против ее сестры Елизаветы, а затем спросила, на какое время назначена казнь; и, когда ей ответили, что казнь, вероятно, состоится на другой день, в восемь часов утра, она поднялась и жестом, исполненным достоинства, дала знать, что желает остаться одна.

Оба графа откланялись и приготовились удалиться, как вдруг Мария окликнула их и обратилась к ним с двумя вопросами. Во-первых, будет ли ей позволено увидеться с ее духовником, с которым она не могла встретиться уже целый месяц. В этой милости ей было категорически отказано. Во-вторых, она хотела знать, даст ли Елизавета позволение, в соответствии с просьбой, которую за месяц перед тем в своем письме к ней высказала Мария, перевезти ее тело во Францию, где она желала быть погребенной в Реймсском соборе, подле своей покойной матери-королевы. Оба графа ответили, что им ничего не известно о том, какие намерения имеет в этом отношении королева Елизавета. Тогда Мария Стюарт вновь кивнула им в знак прощания, сказав, что касательно ее первого желания она надеется, что мученичество послужит ей исповедью, а в отношении второго желания полагает, что, где бы ее ни погребли, она окажется на одном и том же расстоянии от Господа и в день воскресения к вечной жизни готова будет ответить: «Я невиновна!»

И тут началась душераздирающая сцена, ибо старый Бургуэн, врач королевы, бросился в ноги к графам и стал умолять их, во имя всего, что свято для них на земле и на небе, предоставить более длительную отсрочку его повелительнице, которая, располагая всего лишь несколькими часами впереди, не найдет времени привести в порядок свои мирские и духовные дела и предстанет перед Господом, не успев приготовиться к смерти. Все слуги, как мужчины, так и женщины, присоединились к нему, так трогательно моля и рыдая, что сэр Роберт Бил смягчился и, обратившись к королеве, спросил:

— Сударыня, это правда, что вы еще не написали завещания?

— Правда, сударь, — ответила королева.

— В таком случае, милорды, — произнес сэр Роберт Бил, повернувшись к графам, — нам следует, на мой взгляд, предоставить узнице еще один день, дабы она не обвинила нас в том, что мы поставили под угрозу интересы ее слуг в этом мире и спасение ее души в мире ином.

— Это невозможно, сударь, — ответил граф Шрусбери, — час казни назначен волей сильнее нашей, и мы не вправе передвинуть его ни в ту, ни в другую сторону.

— Довольно, Бургуэн, — промолвила королева, — поднимитесь, приказываю вам.

Бургуэн повиновался.

— Сэр Эмиас Паулет, — произнес граф Шрусбери, уходя и указывая пальцем на королеву, — мы оставляем эту даму под вашим надзором, и вы несете за нее ответственность.

С этими словами графы удалились, сопровождаемые, как и вначале, сэром Робертом Билом и обоими тюремщиками; с королевой остались лишь слуги.

После минутного молчания она обратилась к Джейн Кеннеди, самой любимой из своих фрейлин:

— Ну что, Джейн, разве не предвидела я, что все их козни были нацелены исключительно на то, чтобы привести меня туда, где я теперь нахожусь? Да, да, я была чересчур большой помехой для их религии и политики, чтобы они оставили меня в живых. Как видите, дети мои, — продолжила она, обращаясь ко всем остальным, — времени у меня осталось немного; раз так, давайте поскорее поужинаем, чтобы, насколько мне это удастся, я привела в порядок свои дела.