Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Лоренцо рано лишился отца, и, поскольку тогда ему едва исполнилось девять лет, начатки образования он получил под надзором матери; но учение давалось мальчику очень легко, так что вскоре он вышел из-под материнской опеки, и дальнейшим его воспитанием занимался Филиппо Строцци. Тут-то и сформировался этот странный характер — насмешливый и беспокойный, сотканный из страстных порывов и сомнений, неверия, самоуничижения и надменности, и даже его ближайшие друзья, перед которыми ему не было нужды притворяться, никогда не видели его два раза подряд с одним и тем же выражением лица. Он льстил всем, не уважая никого, любил красоту, не различая пола, — это был один из тех гермафродитов, какие по прихоти природы появляются в эпохи упадка. Время от времени из этой смеси разнородных качеств возникала страстная жажда славы и бессмертия, тем более неожиданная, что тело, служившее ей вместилищем, было хрупким и женственным — за это юношу называли не иначе как Лоренцино. Ближайшие друзья никогда не видели его ни смеющимся, ни плачущим — он лишь высмеивал и проклинал. В такие минуты лицо его, скорее миловидное, чем красивое, ибо он был смугл от природы и хмур, выражало поистине адскую злобу, и, хотя выражение это появлялось лишь на миг, словно молния, самым храбрым становилось не по себе. Когда Лоренцо было пятнадцать лет, папа Климент VII, возымев к нему какую-то странную привязанность, вызвал его в Рим, и у юноши несколько раз возникало желание убить своего покровителя; вернувшись затем во Флоренцию, он принялся всячески угождать герцогу Алессандро с такой ловкостью и таким раболепием, что вскоре стал не просто одним из его друзей, но, быть может, его единственным другом.

И в самом деле, сделав Лоренцино своим приближенным, герцог вполне мог обойтись без всех прочих. Кем только не был для него Лоренцино: шутом и льстецом, лакеем и шпионом, любовником и любовницей; и лишь когда у герцога Алессандро возникало желание поупражняться в фехтовании, его вечный спутник изменял ему, растягивался на какой-нибудь удобной постели или на мягких подушках, заявляя, что все эти латы слишком давят ему грудь, а все эти шпаги и кинжалы чересчур тяжелы для его руки. И пока Алессандро скрещивал клинок с лучшими тогдашними фехтовальщиками, Лоренцино играл узким и тонким женским ножичком и пробовал его острие, прокалывая золотые флорины и говоря, что только такая шпага ему по руке и другой он носить не желает. За эту изнеженность, раболепие и трусость люди стали называть его даже не Лоренцино, а Лоренцаччо.

Со своей стороны, герцог Алессандро полностью доверял Лоренцо и дал ему доказательство этого величайшего доверия, самое веское, какое только могло быть, — сделал его посредником во всех своих любовных связях. Какая бы прихоть ни обуяла герцога Алессандро, куда бы ни влекла его эта прихоть, в недосягаемую высь или на самое дно, домогался ли он красавицы-мирянки, или его вожделение проникало за святые монастырские стены, стремился ли он склонить к неверности чужую жену, или его желания воспламеняла непорочная юная дева — Лоренцо брался за все, и во всем добивался успеха; вот так он стал самым могущественным и самым ненавистным человеком во Флоренции после герцога Алессандро.

Между тем у Лоренцо был друг, столь же преданный ему, как сам он внешне был предан герцогу Алессандро; это был всего-навсего сбир по имени Микеле дель Таволаччино, убийца, благодаря заступничеству Лоренцо избежавший казни; в тюрьме его прозвали Скоронконколо, и это странное прозвище так за ним и закрепилось.

С тех пор этот человек состоял на службе у Лоренцо и жил у него в доме, всячески выказывая ему свою безмерную благодарность; так однажды, когда в его присутствии Лоренцо стал жаловаться, что ему досаждает некий придворный пакостник, Скоронконколо сказал в ответ:

— Хозяин, назовите мне только имя этого человека, и я обещаю, что уже завтра он не будет вас беспокоить.

Когда Лоренцо вновь пожаловался на этого человека, Скоронконколо промолвил:

— Скажите мне, кто он? Даже если это один из любимчиков герцога, я убью его.

Наконец, услышав от хозяина те же самые жалобы в третий раз, Скоронконколо воскликнул:

— Имя! Его имя! Будь это хоть сам Иисус Христос, я заколю его кинжалом!

Но и на этот раз Лоренцо ничего не сказал ему. Время еще не пришло.

Как-то утром герцог вызвал к себе Лоренцо раньше обычного. Лоренцо поспешил явиться: он застал герцога еще в постели. Накануне герцог увидел очень красивую женщину, супругу Леонардо Джинори, и вознамерился овладеть ею; за тем он и вызвал Лоренцо; в этом случае он особенно рассчитывал на его помощь, ибо женщина, которую он возжелал, приходилась Лоренцо родной теткой.