Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Лоренцо выслушал это предложение столь же невозмутимо, как если бы речь шла не о его родственнице, и ответил Алессандро, как отвечал ему обычно, что деньги отворяют любую дверь. Алессандро заметил, что Лоренцино прекрасно известно, где находится сокровищница, и ему остается лишь взять сколько нужно. С этими словами герцог вышел в другую комнату. Лоренцо покинул дворец, но, уходя, незаметно сунул под плащ великолепную кольчугу, не раз спасавшую жизнь герцогу, и бросил ее в колодец Седжо Каповано.

На следующий день герцог спросил Лоренцо, как подвигается дело; но Лоренцо ответил, что на этот раз женщина попалась порядочная и дело может несколько затянуться, а потом со смехом добавил, что герцогу остается лишь запастись терпением и развлекаться со своими монашками. Он имел в виду монастырь, где герцог Алессандро развратил сначала аббатису, а затем монахинь, превратив это святое место в свой гарем. В тот же день Алессандро посетовал, что потерял кольчугу, и, по его словам, дело было не в том, что она могла ему понадобиться, а в том, что она настолько не сковывала его движения и он так привык к ней, что порой не ощущал ее.

Лоренцо посоветовал заказать другую, но герцог возразил ему, что оружейник, сделавший кольчугу, покинул Флоренцию и ни у кого не хватит мастерства заменить его.

Прошло несколько недель; герцог время от времени осведомлялся у Лоренцо, как подвигается дело с синьорой Джинори, а Лоренцо всякий раз отделывался пустыми обещаниями, и в итоге, посредством самой этой задержки, сумел до предела разжечь желание герцога овладеть женщиной, сопротивлявшейся так долго.

Наконец, утром 6 января 1536 года (по старому стилю) Лоренцо пригласил сбира позавтракать с ним, что он делал уже не раз, пребывая в добром расположении духа. После того как они сели за стол и дружески осушили две-три бутылки вина, Лоренцо промолвил:

— Ну а сейчас вернемся к врагу, о котором я тебе говорил. Теперь, хорошенько узнав тебя, я уверен, что в минуту опасности могу рассчитывать на тебя так же, как ты можешь рассчитывать на меня. Ты говорил, что готов разделаться с ним. Так вот, теперь для этого настало время, и вечером я отведу тебя в такое место, где мы сумеем управиться с нашим делом наверняка; ты не передумал?

Сбир снова стал заверять его в своей преданности, сопровождая эти заверения теми богохульными клятвами, которыми пользуются в таких случаях подобные люди.

Вечером, ужиная с герцогом и несколькими другими придворными, Лоренцо, по обыкновению, занял место рядом с Алессандро и прошептал ему на ухо, что сумел, наконец, посредством заманчивых посулов склонить свою тетку к свиданию с ним, но с непременным условием, что он придет один и не куда-нибудь, а в спальню Лоренцо: уступая желанию герцога, женщина хотела сохранить видимость добродетели. Кроме того, добавил Лоренцо, очень важно, чтобы никто не видел, как Алессандро войдет к нему в дом и выйдет оттуда, ибо его тетка настаивает на строгом соблюдении тайны. Алессандро так обрадовался, что согласился на все эти условия. Лоренцо заторопился домой, чтобы, по его словам, успеть все подготовить; в дверях он обернулся, и Алессандро взмахнул рукой, давая знать, что на его обещание можно положиться.

Отужинав, герцог тотчас же поднялся из-за стола и прошел к себе; там он снял обычную одежду и закутался в длинный атласный плащ, подбитый собольим мехом.

Перед тем как велеть лакею подать перчатки, он задумался, какие перчатки надеть — боевые или любовные?

На столе лежала пара кольчужных рукавиц и пара надушенных перчаток; лакей выжидающе смотрел на герцога.

— Подай мои любовные перчатки, — произнес Алессандро, и лакей подал ему надушенные перчатки.

Герцог вышел из дворца Медичи в сопровождении всего лишь четырех человек — капитана Джустиниано да Чезена; одного из своих приближенных, также носившего имя Алессандро, и двух телохранителей, одного из которых звали Джомо, а другого — Венгерец; дойдя до площади Сан Марко, куда он свернул вначале, чтобы отвести подозрения от истинной цели своей вылазки, герцог отпустил Джустиниано, Алессандро и Джомо и, оставив при себе одного лишь Венгерца, направился к дому Лоренцо. Подойдя к Палаццо Состеньи, находившемуся напротив дома Лоренцо, он приказал Венгерцу остаться там и ждать его до утра; и что бы сбир ни увидел или ни услышал, кто бы ни вошел в дом или ни вышел оттуда, он должен был хранить молчание и не двигаться с места, а не то герцог прогневается на него. Если утром герцог не выйдет, Венгерец может возвращаться во дворец. Однако телохранитель, хорошо знакомый с такого рода похождениями герцога, не стал дожидаться утра и, увидев, как тот входит в дом своего друга Лоренцо, сразу же отправился во дворец, бросился на тюфяк, который ему каждый вечер стелили в герцогской спальне, и крепко заснул.