Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Однако новый папа, которому суждено было олицетворять средневековую демократию, не просто следовал примеру Александра II; не прошло и трех лет со дня его восшествия на Святой престол, как, окинув взором Европу и увидев, что повсюду, словно всходы пшеницы в апреле, поднимаются народы, он понял, что именно ему, преемнику святого Петра, надлежит собрать эту жатву свободы, посеянной словом Христа. В 1076 году он издает декреталию, воспрещавшую его преемникам представлять свое назначение на утверждение светским властителям. С этого дня папский престол был установлен на один уровень с императорским троном и у народа появился свой Цезарь.

Однако если Григорий VII задумал ущемить императорскую власть, то Генрих IV вовсе не склонен был отказываться от своих прав; на декреталию он ответил рескриптом; его посол явился в Рим и от имени императора потребовал, чтобы первосвященник сложил с себя тиару, а кардиналы прибыли ко двору Генриха IV для избрания другого папы; копье натолкнулось на щит, меч отразил удар меча.

В ответ Григорий VII отлучил императора от Церкви.

Узнав столь важную новость, германские князья собрались в Трибуре и, поскольку разгневанный император превысил свои права, которые распространялись на инвеституру, но не на назначение пап, пригрозили, в силу тех самых установлений, на основании которых его избрали, низложить его, если он в течение года не примирится со Святым престолом.

Генриху пришлось повиноваться и просителем преодолеть Альпы, которые он грозил перейти как победитель; суровой зимой он пересек Италию, чтобы босым и на коленях явиться к папе, прося его об отпущении грехов. Перед этим он проехал таким образом через Асти, Милан, Павию, Кремону и Лоди; видя его слабость, эти города почувствовали в себе силу и, воспользовавшись его отлучением от Церкви как предлогом, сочли себя свободными от данных ему клятв. Со своей стороны, Генрих IV, опасаясь еще больше разгневать папу, даже не стал пытаться вернуть их под свою власть и всегласно подтвердил их свободу; впрочем, они могли бы обойтись без этого подтверждения, как папа мог без императорского разрешения назначать епископов; этот раздор между Святым престолом и императором, между народом и феодальной властью и породил партии гвельфов и гибеллинов.

Тем временем, будто для того, чтобы уготовить Флоренции свободу, в 1070 году умер Готфрид Лотарингский, маркграф Тосканы, а в 1076-м умерла его жена Беатриса, и наследницей и властительницей самого крупного из всех существовавших когда-либо в Италии феодов стала графиня Матильда; она дважды была замужем: сначала за Готфридом-младшим, потом за Вельфом Баварским, развелась с тем и другим и умерла бездетной, все свои владения завещав престолу святого Петра.

Эта смерть позволила Флоренции поступить по примеру других итальянских городов; она провозгласила республику и тем, в свою очередь, подала пример Сиене, Пистойе и Ареццо, поспешившими воспользоваться им.

Однако флорентийская знать, не оставаясь равнодушной к великому спору, раздиравшему Италию, все же не принимала в нем такого деятельного участия, как знать других городов; она была разделена на две партии, но не на два враждующих лагеря. Каждая из партий смотрела на другую скорее с недоверием, чем с ненавистью, и, если между ними не было мира, это еще не означало, что идет война.

Среди гвельфских семей одной из самых знатных, могущественных и богатых была семья Буондельмонти; старший в роду был обручен с девушкой из семьи Амидеи, союзников Уберти, известных своими прогибеллинскими симпатиями. Буондельмонте деи Буондельмонти был владетелем Монте Буоно, замка в верхней части долины Арно, и жил в величественном дворце на площади Святой Троицы.

Однажды, когда, по своему обыкновению, он в великолепном наряде ехал верхом по улицам Флоренции, в одном из домов на его пути открылось окно и он услышал, как его зовут по имени.

Буондельмонте обернулся, но, увидев, что лицо позвавшей его женщины скрыто покрывалом, поскакал дальше.

Она позвала его снова и подняла покрывало. Буондельмонте узнал даму из рода Донати и, остановив коня, учтиво спросил, что она хочет ему сказать.

— Просто хочу поздравить тебя с твоей будущей свадьбой, Буондельмонте, — насмешливо сказала дама, — и восхититься твоей самоотверженностью, ведь ты собираешься породниться с семьей, которая во многом уступает твоей собственной. Наверно, какой-нибудь предок Амидеи некогда оказал большую услугу одному из твоих родичей и теперь ты возвращаешь семейный долг.

— Вы ошибаетесь, благородная дама, — возразил Буондельмонте. — Если между нашими семьями и существует некоторая разница, то не благодарность заставляет меня забыть о ней, а любовь. Я люблю мою невесту, Лукрецию Амидеи, и женюсь на ней по любви.

— Простите, синьор граф, — продолжала Гвальдрада, — но мне казалось, что самый знатный должен жениться на самой богатой, самая богатая — выйти замуж за самого знатного, а самый красивый — взять в жены самую красивую.