Мединститут

– Да? – опешил Антон. – Прости, конечно же, я- животное. Предложил тебе первое, что пришло в голову. Но что тогда?

– Даже у самого нищего мужика есть что-нибудь ценное, – наставительно произнесла Берестова. Хочу напомнить читателю, что всего два часа назад она выпила  полбутылки 42-градусного коньяку на голодный желудок.

– Читал «Египетские ночи»?

– Читал…

– Смог бы так? «Ценою жизни ночь мою»?

– Смог бы, наверное…

– «И первый – Флавий, воин смелый, в дружинах римских поседелый…», – с выражением процитировала Надя, делая прекрасный (как ей казалось) ход. – Что, страшно? Ладно, аж побледнел. Я не Клеопатра, и не столь кровожадна.

– Ты гораздо красивее, чем Клеопатра…

– Хорошо, я тебе сейчас отдаюсь – но при одном условии. Ты идёшь и звонишь своей невесте – и разрываешь с ней. При мне звонишь, чтобы я слышала. Тогда я сегодня сделаю как ты хочешь. Разумеется, только сегодня. Ну? Справедливое условие?

Наслаждаясь, она, наконец, стряхнула его поганые руки со своего тела и вновь посмотрела Булгакову в глаза с максимально близкого расстояния. Тот отшатнулся и часто-часто заморгал своими длинными, девчачьими ресницами, мигом осознав всю глубину момента.

– Я… должен подумать, – выдавил Антон и вскочил со стула. Кажется, такое предложение ужаснуло его даже больше, чем классический древнеегипетский вариант. Румянец его сразу потускнел, а нос заострился.

– Даю минуту, – со злобным ехидством сказала Надя. – Потом сразу ухожу, уже и так поздно. Ого! Десятый час. Та-ак… время пошло.

Пока Булгаков торопливо курил, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу, Берестова не отрывала глаз от часов с секундной стрелкой.

«Петик, наверное, все телефоны оборвал, – с удовлетворением подумала она. – В гинекологии меня нет, дома нет, сейчас еб@ться буду. Так-так… Лучшего повода сыграть в Отелло у него никогда не появится. Впрочем, едва ли сегодня удастся наставить Петику рога. Электроник же не совсем дурак… Я бы ни за что не согласилась на его месте…»

– Ну? – поторопила она, когда 60 секунд истекли. – Заседание состоится? Или Аннушка уже разлила масло?

– Состоится. Я – согласен, – объявил Булгаков, поворачиваясь к ней. – Пошли звонить. С поста неудобно, в ординаторскую лучше не заходить. Позвоним из учебной комнаты – у меня есть ключ…

Они прошли через отделение в кабинет Самарцева, как будто по делу. В холле работал телевизор, в котором до сих пор торчала пятнистая лысая макушка. Антона по пути останавливали с вопросами больные, и он что-то на ходу отвечал. На его спутницу почти никто не обращал внимания – мало ли молодёжи в белых халатах ходило сутками по отделениям. Мединститут, как-никак.

Антон отпер дверь учебной комнаты, впустил Надю. Затем включил свет, уселся на самарцевское место, придвинул телефон к себе, нахмурил лоб, снял очки и принялся набирать номер. Надя во все глаза следила за ним. Такой простодушный человек, как Электроник, не умел, конечно, ни играть, ни блефовать. Твёрдая решимость была начертана него на лице и во всей фигуре. Было ясно, что его женитьба сейчас расстроится.

«Хорош, прямо дуэлянт на барьере»… – невольно залюбовалась им Надя.

На том конце ему ответили, и Антон уже готов был признаться в нелюбви или в измене, но она не дала ему этого сделать, выхватила трубку и положила на рычаг.

– Ты что? Передумала? Нет, уговор есть уговор…

Булгаков начал снова набирать номер, но «Крупская» сильно обхватила его руками и поцеловала – прямо в губы, очень влажно.

– Глупый какой… нельзя же таким идиотом быть… а я тебе и так верю… – говорила она в промежутках. – А ты ничего – решительный… безумец…

Антон, с восторгом ощутив, как тлеющий огонь внутри вспыхнул во всю силу, запер дверь, щелкнул выключателем и судорожно ответил на её поцелуй. Пожалуй, этот поцелуй был самым жарким из всех, описанных в этом романе. Читатель свидетель – герои не проявляли друг к другу особых чувств, но тем-то и опасна юность – чувства способны непредсказуемо обнаружиться или воспламениться в любой момент! «One night is not enough» – пела кумир поколения Си Си Кётч, но это Антону явно недостаточно было той ноябрьской волшебной ночи, которая вместо того, чтобы удовлетворить и успокоить, только разожгла в нём не испытанную доселе страсть…

«Крупской» же двигали более сложные мотивы. Читатель скажет – «это коньячные пары», но коньячные пары сами по себе были, так сказать, недостаточным «рабочим телом», выражаясь языком термодинамики.