Медицинская шарага (СИ)

Леня не впервые получал такую оценку в колледже, однако, по патологии в первый раз. Он поблагодарил учительницу, но напоследок она предупредила:

— Не зазнавайся, Леня, это только одна работа. Посмотрим, как ты справишься на экзамене.

Леню это заботило в последнюю очередь. Его интересовало, что будет в конце апреля, когда он пойдет на стрелку. Мысли о надвигающейся стычке прервала Герда, которая позвала Леню на прогулку вечером.

Женя встретился с Пелагеей после практики, она не ходила на зачет. Нужно было признаться, Костя дело говорит.

Пелагея предлагала зайти в пекарню, посидеть там, поесть. Но Жене не хотелось есть, одна мысль о еде вызывала отвращение. Ему надо признаваться, что врал в тот день, а не уплетать еду за обе щеки.

Он смотрел на Пелагею, не мог найти сил для признания. А что, если Костя не прав? Что если Пелагея все равно его бросит? Соврал в этот раз, почему не сможет во второй, когда, например, посмотрит на какую-нибудь девчонку в топике на набережной? Глянет, а соврет. Так считал Женя, думая о Пелагее, будто знал ее хорошо, что мог читать ее мысли.

Они шли по мосту на залив. Клаксоны шумят, двигатели ревут, колеса жгут резину. В голове путаница. Больше всего Женя боялся, что после признания Пелагея попробует сбросить его с моста. Разумеется, он навязывал все это, тем самым говорил себе, что он не должен признаваться. Придет время, и Пелагея сама узнает, когда Женя придет в шарагу со ссадинами и синяками на лице.

Женя уперся о парапет. Надо, нужно. Обязательно, если он ее любит.

— Все хорошо? — спросила Пелагея. — Снова нога?

— Нет, все нормально, — ответил Женя. — Просто сердце немного щемит, дышать больно.

— Задержи дыхание — пройдет. У меня самой такое иногда случается, когда я волнуюсь, например.

Задержал дыхание на пятнадцать секунд — помогло. Женя и Пелагея спустились по склону, пошли вдоль дороги, пока не оказались рядом с Дворцом детского творчества. Женя заметил поле, где вскоре произойдет стрелка.

— О чем задумался? — ласково спросила Пелагея.

— Да так, ни о чем, — ответил Женя. Признаться, сказать правду. — Я хочу кое-что сказать. И… для меня это очень важно.

— Говори, я готова.

Женя косо посмотрел на девушку, она улыбалась, думая, что он хочет сказать ей что-то хорошее, банальное. Она даже не догадывалась, какая суматоха творилась в голове парня.

Признаться, вперед, не бояться!

— Я… люблю тебя, Пелагея. — Женя приблизился к ней, обнял. — Я не часто такое говорю тебе, подумал, что… раз в неделю было бы неплохо.

— Не оправдывайся, — сказала она, неужели она понимает, что он врет?

— В каком смысле? — по спине побежали мурашки, руки пробил озноб.

— Мне хватает твоей любви, Женя. Мне самой есть, что сказать. Я должна уехать на время праздников. И… я бы хотела остаться, но родители настояли на том, чтобы я приехала. Прости, что говорю это накануне, но все не могла найти момент. Сам понимаешь, я не люблю говорить на виду у всей группы.

Боже, это лучший момент за весь день!..

— Нет-нет, что ты, — Женя улыбнулся Пелагее, взял ее за плечи и поцеловал. — Родители — это святое. Если они хотят тебя видеть, то пусть. — Он замолчал, но сразу же прикинул возможный исход стрелки, на которую теперь точно пойдет, и спросил: — А на какое время? Только на первые три дня мая?

— Нет. Я вернусь только девятого. Конечно, будет трудно отчитываться перед Воробьевой, но, если Виталий смог уехать в Москву чуть ли не на месяц, то и я могу на праздники.

— Хорошо, я рад за тебя. Так, э, мы пойдем в центр, или ты хотела бы перекусить в «Каскаде»?

— Ты же не хотел есть, — усмехнулась Пелагея.

— Голод — не предсказуемая вещь. Ты можешь не есть весь день, а можешь жрать весь день, — и все равно чувствовать голод.

Студенты поднялись наверх, к «Каскаду» со стороны парковки. Женя не стал ничего говорить, а слова Кости, его предостережение просто исчезло из головы.

Леня сидел на качелях в каком-то дворе, в окружении пятиэтажных домов. День удлинялся, поэтому на улице еще было светло. Герда раскачивалась на качелях, ее волосы были собраны в свободный хвост, зависали в воздухе с каждым новым толчков вперед.

Герда давно не качалась на качелях, ей казалось, что она переросла их в буквальном смысле, — что она не уместится в них. Девушка остановилась, посмотрела на понурого Леню.

— Что такой грустный, Леня? — спросила она.

— Да так, — промолвил он. — Почему мы пришли сюда?

— А… а что не так-то? — Герда осмотрелась. Ничего особенного. Двор — как двор, — опустевший в такое время суток, грязный от слякоти и просто всякими отходами, которыми люди щедро разбрасывались после использования.

— Это двор Яны.

— Да ладно, серьезно, что ли?

Леня кивнул.