Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Ничего, господин полковник. Я так задумалась, что и забыла о времени, — тихо перебила она.

— О чем же, Зося?

Какая–то тень пробежала по лицу девушки, она быстро и строго глянула на меня и сухо сказала:

— Так, пустяки…

Эта смена настроений, такая внезапная и резкая, насторожила меня. Девушка была или очень наивна и непосредственна или же крайне опытна и хитра.

— Вы чем–то обеспокоены? — участливо спросил я.

— Не–ет!.. Просто случайность… Я вспомнила об одном неприятном для меня письме, и это взволновало меня.

— Не могу я быть вам полезен?

— Нет, — сжав губы, с трудом, еле слышно проговорила она и, пересиливая себя, улыбнулась. — Однако у нас все какие–то невеселые разговоры, давайте поговорим о другом.

Она снизу вверх глянула на меня, улыбнулась и, сразу как–то посветлев и преобразившись, сказала:

— Господин полковник, а ведь я до сих пор не знаю вашего имени…

— Александр, — сказал я.

— Алек–сандр… — с трудом повторила она, вопросительно глядя на меня.

— Петрович, — продолжал я.

— Петрович, — с усилием повторила она.

— Дигорский, — закончил я, с удивлением заметив, что лицо девушки посерело, глаза наполнились слезами.

— Что с вами, Зося? — закричал я.

Она с силой вырвала из моей руки свою.

— Что с вами?.. Скажите, что случилось, что гнетет вас? — спросил я, видя, какой мукой исказилось ее лицо!

— Ни–че–го!.. — с трудом выговорила она, отворачивая от меня свое лицо.

— Нет, что–то есть, не может быть, чтобы вы, такая юная, такая чудесная девушка, играли какую–то вероломную, недостойную роль… Скажите, что с вами? — закричал я.

— Господин полковник, почему вы говорите мне это? — Зося подняла на меня глаза. Лицо ее снова было спокойно, только кончики пальцев теребили зонтик.

— Потому что знаю, что вы сбиты с толку, Зося, потому что полька, любящая свою родину, не может продавать ее врагам.

Она выпустила зонтик, лицо ее потемнело и, отступая назад, она вдруг взволнованно и страстно выкрикнула:

— Вы не ошиблись, я полька! Я люблю свою несчастную Польшу и готова умереть за нее, а вас… вас не–на–вижу!..

Глаза ее, обычно веселые и шаловливые, горели злым, непримиримым огнем. Вся она стала как–то старше и строже и напоминала изящную, готовую к прыжку кошку.

— Да, да… ненавижу. Вы говорите о врагах, готовых купить предателей Польши, а вы сами кто? Вы и есть один из них. Сладкой лестью вы думаете одурачить меня и за моей спиной вести свою подлую игру.

Я наблюдал за нею, в душе изумляясь столь стремительной смене настроений. Нет, она не шпионка, для этого у нее нет выдержки, спокойствия, характера, расчета — первых и элементарных свойств работников разведки. Скорей это была обманутая женщина, оскорбленная в своих лучших чувствах.

— Что вы смотрите на меня? Вы не ожидали в пустенькой хохотушке, в вертлявой горничной, служащей у такой же продажной, как и вы, бессовестной мистрис, увидеть человека, мучающегося за свою распятую, погибающую родину.

— Мы, Зося, русские, спасаем ее! Не они, купцы и разведчики, не банкиры и помещики, а мы, трудовой русский, советский народ, мы спасаем братскую, родную нам Польшу и за ее освобождение проливаем свою кровь на полях Польши и Украины.

— Чтоб сделать советской, чтобы закабалить ее…

— Нет! Чтобы она была свободной, народной, демократической Польшей. Мы хотели бы, чтобы во главе ее стояли рабочие, крестьяне, интеллигенция. Чтобы земли Браницких, Потоцких, Сангушко и Радзивиллов были розданы тем, кто обрабатывает их, а не тунеядцам, графам и князьям.

— Сладкие слова, за которыми идет горькая действительность. Мы много слышали о народе ото всех: и от Пилсудского, и от англичан, и от американцев, и от вас…

— …и от Андерса.

— И от него. Но все это слова, и каждый думает о себе, а народ только работает на них.

— У нас не так, Зося. У нас народ работает на себя, если б это было иначе, то Гитлер раздавил бы нас так же, как Польшу, Францию, как остальную Европу, где народ работает на господ. А у нас их нет, и народ защищает себя, свою власть, свою жизнь и свое будущее…

Зося медленным взглядом посмотрела на меня.

— Откуда вы так хорошо знаете наших помещиков и князей? Или, может быть, вы уже загодя разделили их земли и распределили, где на них будут поставлены ваши колхозы?

— Нет, Зося! У нас много своей советской земли. Нам не нужна чужая земля, мы защищаем и оберегаем свою. А знаю я потому, что читал вашу польскую литературу.

Зося внимательно и не без любопытства посмотрела на меня.

— «Дзяды» Мицкевича и «Конрад Валленрод» — мои любимые книги. Читал и Сенкевича. Много смеялся, читая о пане Заглобе…

Зося еле заметно улыбнулась, и ее насупленное лицо стало мягче.

— Очень люблю «Крестоносцев», «Огнем и мечом», «Потоп» и «Пан Володыевский», а также и все рассказы и повести великого Генрика, вплоть до «Старого слуги» и «Семьи Поланецких».

Зося смотрела на меня, и я видел, как в ней боролись два чувства — горделивой радости за свою родину, за то, что чужой человек так хорошо и тепло говорит о великой польской литературе, и второе — недоверие.