Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Вы поглядите, что будет дальше, — ответил майор. А поезд тем временем поднимался все выше, рисуя зигзаги, восьмерки и круги, взбираясь на раскинувшиеся горы. Было как–то странно видеть и чувствовать столь разительную перемену климата. Всего лишь час–полтора назад мы изнемогали от удушливой, полутропической тегеранской жары, а сейчас свежий прохладный воздух обвевал нас с головы до ног. Зеленые скаты гор были усеяны цветами, густые кусты окаймляли дорогу. Мелькали фигуры наших солдат, охранявших путь.

— Да, тут дело другое! — восхищенно сказал сержант, показывая на строгие фигуры солдат.

Поезд поднимался над ущельями. Скалы и кручи мелькали за стеклами окон. Крутые отроги гор уступили место утесам.

— Скоро пойдут тоннели, — сказал майор, — видите, все чаще встречаются патрули.

— А много ли тоннелей?

— Более двухсот, общей длиной в восемьдесят три километра.

— О–о, тут действительно есть что охранять!..

— И что взрывать! — добавил Крошкин. — Этот Фирузкухский тоннель самый длинный из всех. В нем три километра длины, но знаменит он не только длиной, но и тем, что его уже в третий раз пытаются взорвать. Первый и второй раз германо–иранские, а теперь и… — майор сделал рукою жест, — и еще кое–какие фашисты. Я уверен, товарищ полковник, что лица, которых задержала наша охрана, в основном будут персы из «Меллиюне Иран» [21].

— Ничего! Мы разберемся… — сказал я.

На одной из станций во время пятиминутной остановки поезда на дебаркадере нам повстречался летчик–американец, который вчера вечером так «мило» беседовал с англичанами.

Теперь он был трезв, приветлив и по–воински подтянут.

Завидя меня, он подошел, отдавая честь.

— Разрешите представиться. Капитан военно–воздушных сил Лирайт. Прошу извинить, полковник, вчера я немного пошумел в вашем присутствии, но терпеть не могу лицемеров, к тому же перехватил смеси из виски, джина и персидского вина.

— Пустяки! Как себя чувствуете, капитан? Куда держите путь? — пожимая ему руку, спросил я.

— В Бендер–Шах. Я сопровождаю авиагрузы, идущие в этом поезде в адрес Советов. Моторы, запасные части и прочее, — ответил летчик. — Совершаю уже в третий раз такую поездку.

— Бывали вы когда–нибудь в России?

— Нет, не приходилось, но очень хотелось бы побывать. Во всяком случае я питаю уважение к вашей великой стране… Этому меня научили дела и достижения таких людей, как ваши Чкалов, Громов, Водопьянов и Байдуков.

— В Америке тоже много прекрасных авиаторов. Нам знакомы имена Бэрда…

Лицо американца просветлело.

— Мне приятно это слышать, сэр. Ведь вы не летчик, но, оказывается, хорошо знаете наших храбрых парней. Очень сожалею, что вчера я не выпил за ваше — здоровье.

Я засмеялся.

— Упущение это невелико и легко поправимо.

— Совершенно верно, господин полковник. После того, как грузы будут сданы и я закончу свои официальные обязанности, непременно разыщу вас в Бендере, — сказал американец.

— О! Это похвальная черточка! Не часто встречаешь людей, так строго и серьезно относящихся к своим обязанностям.

Американец помолчал, затем, сняв о головы пилотку, показал на огромный шрам, шедший через его голову.

— Видите, сэр. Мне надо было получить на всю жизнь вот это напоминание для того, чтобы стать образцовым солдатом, — он надел набекрень пилотку. — Это я получил в воздушном бою на Гавайях, когда в пьяном виде поднялся в воздух и меня легко сбил какой–то японец. Теперь уже я не поднимаюсь в небо, а сопровождаю военные грузы на земле и только хожу по аэродромам.

Перс в белой рубашке и защитных штанах прозвонил в колокол.

— Не прощаюсь, сэр. Мне приятно будет навестить вас, с вашего разрешения, — сказал американец, и мы разошлись по своим вагонам.

Опять за окном поплыли утесы, скалы и камни. Отсюда начинался крутой подъем вверх, и на станции Пяндж–Ата к поезду присоединялся второй локомотив. После двухчасового медленного и трудного пути мы подошли к первому тоннелю Кучик–Дест — протяженностью всего в 300 метров. У тоннеля поезд остановился. Советский патруль стоял у входа. Вооруженные солдаты прошли по вагонам, проверяя окна и выходы. Расставив солдат на площадках, командир патруля дал знак, и поезд медленно вошел в тоннель.

— Порядок! — удовлетворенно сказал Сеоев.

Спустя немного, темнота стала редеть, свет пробился сквозь окна, электричество погасло и поезд вырвался из тоннеля.

— Первый, — отмечая в блокноте, сказал Крошкин, — а еще их до Фирузкуха восемь.

Отойдя метров на полтораста от тоннеля, поезд остановился, и солдаты сошли с него. Я вышел на площадку. Часовые стояли у насыпи. Вездеход «виллис» бежал вдоль дороги. Из солдатских землянок, чуть высившихся над землей, тянул дымок. У входа в тоннель и вдоль дороги виднелась колючая проволока. На кустах белело выстиранное солдатское белье. Несколько солдат сидело на траве, поглядывая на нас.

— Прямо, как во втором эшелоне, — засмеялся Сеоев.