Медная шкатулка

– А не знаете, существует ли в Старгороде масонская ложа?

– Разумеется, тетя… Дать адрес?

– Леша! Вы масон?!

Улыбается…

Так вот, лавка Абу-Халяля.

Меня и вправду поразило это небольшое помещение с антресолью, где стояли и вповалку лежали штуки драгоценной, магически мерцающей материи, с рисунком, меняющим очертания в зависимости от времени дня – то есть от освещения. И пока я со слов хозяина записывала разные «смешные», по его мнению, факты (вроде того, что в древности ткачам отрезали язык, дабы те не могли выдать врагам секретов производства дамасского шелка), нам с Лешей дважды сварили настоящий арабский кофе, а я – чего писатель не сделает во имя будущей книги! – разорилась на две дорогие шелковые наволочки, сшитые из того отреза, что идет на облачение греческого патриарха. Оборотистый Абу-Халяль сэкономил на обрезках…

* * *

– Подумаешь, дамасский шелк! – фыркает моя соседка Фрида. Она явилась за телефоном собачьего парикмахера, да так и застряла минут на сорок – мы с ней дальние родственники по собачьей линии, всегда есть о чем поговорить. Фрида маленькая, уютная, проворная, с оттопыренными круглыми ушками, за которые, когда кроит, закладывает падающие на лицо пряди. Работает в ателье у Офры, известной в Старгороде портнихи из семьи испанских евреев, семьи разветвленной, старинной, с говорящей фамилией Толедано, чьи предки, покинув Испанию пять веков назад, поселились в Еврейском квартале.

– Знаю я Абу-Халяля. Он весь на виду, к нему то журналисты, то министры, то модисты… какой в этом интерес! Там, в соседних переулках, есть более любопытные заведения. Например, кружевная лавка старух Орландес.

– Что за старухи?

– Две старые девы, абсолютно одинаковые. На первый взгляд – близнецы, но они погодки. Может, из-за волос: у обеих – длиннющие волнистые волосы… белые-белые! Сидят посреди своей лавки в двух рассохшихся креслах, а вокруг полнейший бардак – ни полок, ни ящиков, ни витрин. Просто всюду навалены кучи старинных кружев, и какой кусочек ни вытяни – тыщи долларов стоит. Входишь – и крыша едет: будто в сказку к колдуньям попала: кучи драгоценных кружев, и посреди – две одинаковые старухи с белыми распущенными волосами, цвета как раз тех самых кружев… Вот и напиши про них.

Я впечатлилась и отправилась искать кружевную лавку; и словно в насмешку или в поучение меня заставили вдоволь покружить: торговцы Старгорода адресов не называют, они либо указывают рукой – а рука так и отплясывает джигу, – либо лукаво и подробно объясняют дорогу, перечисляя приметы, и примет тех множество: магазин ковров, где сидит калека Халаф с наргилой; за ним – правее римской колонны, левее фонтана – серебряная лавка под балконом греческой епархии, где на пороге – слепая пестрая кошка с колокольчиком на шее; за ней – лавка специй, там еще клетка с канарейкой над входом… Словом, кружила-кружила я, вывязала ногами километры кружев, на весь Старгород хватит… да и бросила это занятие.

* * *

– Как же, как же, – многозначительно усмехается Осипов. – Сестрицы колоритные. Беда только, что не всегда они там обретаются…

Мы с ним сидим в кафе в Мамиле – с недавних пор здесь модно назначать встречи: больно хороша и элегантна эта новая улица, идущая параллельно стенам Старгорода и, как лего, собранная из развалин старых иерусалимских домов. Многие годы Мамила, разрушенная боями Шестидневной войны, пребывала в унылых руинах – в самом центре Иерусалима. Несколько крупных подрядчиков дрались в судах за право отстроить этот, по замыслу отцов города, деловой и туристический центр. У нас долго судятся: шли годы и даже десятилетия… (И это очень хорошо, уверяют мои друзья-архитекторы, иначе на месте нынешней Мамилы стояли бы какие-нибудь модные в восьмидесятых дылды из стекла и бетона.)

Сейчас Мамила роскошна: она сплетена из старых иерусалимских подворотен и новых строительных технологий. В европейский торговый променад включена и отреставрированная армянская церковь. И ровная шлифовка новеньких плит из иерусалимского известняка оттеняет благородную желтизну старых отмытых камней.

Кафе здесь самые обычные, но уж очень вид красив – на черепичные крыши района Монтефиоре, на лопасти круглоголовой мельницы, на все эти белые дома, придающие холмам немного засахаренный вид.

– Старухи, конечно, примечательные, – задумчиво повторяет Осипов. – Но учтите, что они не каждый день там тусуются…

К нам наконец подходит давно окликаемая официантка и выдает огромные, как дипломы, папки меню.

– Что означает ваше странное замечание? – спрашиваю я, готовая к любому его розыгрышу. – Что вы имеете в виду?

– Да ничего особенного, – рассеянно отвечает Леша, скользя взглядом по партитуре супов, запеканок, десертов. – Кроме того, что временами лавка исчезает…

– Леша! – Я в сердцах откладываю меню. – Вы сдурели?!

– Да нет, могу поразвлечь вас историей, которая у меня с ними вышла год назад. Уж-ж-жасно соблазнительная, верьте не верьте, получилась история. Шел я, помнится, в местное отделение «Опуса Деи»…

– Ку-да-а?!!