– Эти глаза, – согласился Любайд. – И походка вразвалку. Будь он похудощавее, из него получился бы убедительный гуль.
Али сердито посмотрел на них. Со всеми этими кошмарами и строительной гонкой он почти не спал и даже не подозревал, что на его внешности это сказалось.
– Я тоже рад тебя видеть, Акиса. Как дела во дворце?
– Хорошо. – Акиса скрестила руки на груди и прислонилась к стене. – Твоя сестра передает вам привет.
Его сердце сжалось. Последний раз Али видел Зейнаб, когда был вынужден сообщить новость о скором изгнании их матери. Хотя Хацет мужественно сохраняла спокойствие, просила их обоих быть сильными и обещала, что вернется, несмотря на приказы Гасана. – Зейнаб впервые в жизни разрыдалась у него на глазах.
– Почему ты не послушался его? – плакала она, когда Али насильно выводили. – Почему хоть раз не придержал язык?
Али проглотил комок в горле.
– С ней все в порядке?
– Нет, – отрезала Акиса. – Но она держится. Она сильнее, чем ты думаешь.
Он поморщился от ее слов, надеясь, что она права.
– И ты без проблем проникла и вышла из гарема? Я беспокоюсь за твою безопасность.
Акиса даже рассмеялась.
– Не о чем. Ты иногда забываешь об этом, но я женщина. Гарем существует для того, чтобы не впускать подозрительных мужчин. Охранники почти не обращают на меня внимания. – Она погладила рукоять своего ханджара. – Я слишком редко повторяю, что ваш пол может быть удивительно глупым, – веселье исчезло с ее лица. – Однако с лазаретом не повезло.
– Все еще под охраной? – спросил Али.
– Денно и нощно его сторожат две дюжины самых преданных слуг твоего отца.
Две дюжины? Накатила волна тошнотворного страха – его постоянный спутник после набега. Он беспокоился за Нари даже больше, чем за себя; несмотря на их напряженные отношения, Али надеялся, что отец не станет казнить собственного сына. Но Нари не была ему родной, и Али никогда не видел, чтобы кто-то публично бросал вызов Гасану, как это сделала она в руинах лагеря шафитов. Он все еще помнил, как она, такая маленькая по сравнению с его отцом, усталая и покрытая пеплом, но непокорная, говорила с ним, и воздух горел от накала, и каменная улица дрожала от магии.
Это был один из самых смелых поступков, виденных им на своем веку. Али слишком хорошо знал, как отец реагирует на угрозы.
Али повернулся на пятках и зашагал по комнате. Его сводило с ума, что он заперт здесь, на другом конце города, вдали от сестры и Нари. По спине потекла влага, и он вздрогнул. После дневного дождя, и со всеми его бурлящими эмоциями, Али изо всех сил пытался сдерживать свои водные способности.
Он машинально перевел взгляд на коридор, ведущий в комнату Иссы. По просьбе Хацет ученый-Аяанле остался, чтобы продолжить изучение проблемы Али. Но Али не был обнадежен. У него не было, как у матери, общего языка со странным стариком, и в последний раз, когда он пытался проверить, как успехи у Иссы, он нашел ученого в окружении листов пергамента, образующих большое генеалогическое древо, где были все, даже косвенно связанные с Али джинны. Он нетерпеливо спрашивал, какое отношение его предки имеют к мариду в его голове, а Исса, в свою очередь, швырнул в него глобус, не предложив другой альтернативы.
На них упала тень – силуэт крупного мужчины, ступившего в луч солнечного света, льющегося из сада.
– Принц Ализейд, – прогремел низкий голос. – Мне кажется, приказ вашего отца ясен.
Али нахмурился, повернувшись к Абу Нувасу, старшему офицеру Гезири, посланному присматривать за ним.
– Я не пытаюсь сбежать, – сказал он едко. – Можно ведь постоять у входа?
Абу Нувас бросил на него угрюмый взгляд.
– В восточном крыле вас ищет женщина.
– Она назвала имя? Это место кишит народом.
– Я вам не секретарь, – фыркнул Абу Нувас. – Какая-то бабулька-шафитка.
Он отвернулся, не сказав больше ни слова.
– Так, не груби, – сказал Любайд, когда Али закатил глаза. – Он всего лишь выполняет приказы твоего отца. – Он выпустил кольцо дыма. – Хороший парень. Мы напились как-то раз с ним, несколько недель назад. Он и поэт прекрасный.
Али разинул рот.
– Абу Нувас – поэт?
– О да. Возмутительно хулиганские вирши сочиняет. Тебе бы не понравилось.
Акиса покачала головой.
– Есть ли в этом городе кто-нибудь, с кем ты не подружился? В прошлый раз, когда мы были в Цитадели, бывалые воины сражались, чтобы пригласить тебя на обед.
– Свита эмира меня не любит, – ответил Любайд. – Думают, что я варвар. Но обычные Гезири, солдаты… – Он усмехнулся. – Все любят рассказчиков.
Али потер виски. Большинство рассказов Любайда были сказками, призванными поддержать репутацию Али. Али это раздражало, он попросил друга остановиться, но тот в ответ только удвоил свои усилия.
– Пойду узнаю, что за женщина.