Медный гусь

— На весла! Отходим! — гаркнул сотник, и стрельцы кинулись на банки, на весла налегли, так что струг от берега отвернул резво и побежал, как испуганный пес.

Мурзинцев и Рожин перешли на корму, отодрали от одеревеневшего пресвитера мертвого казака, вырвали из его спины стрелы, аккуратно положили тело на палубу, закрыли глаза.

— Ну что, владыка, наигрался в ратника? — не скрывая злобу, спросил Мурзинцев.

— Демьян насильническую смерть принял, собой меня от стрел иноверческих закрыл! Ему место в раю уготовано! — очнулся пресвитер. — Ибо знал он и веровал, что дела мои Господу угодны! Понеже Крест Животворящий мы до конца донести обязаны!..

— Ежели будет кому этот крест донести! — перебил его Мурзинцев.

— Ты говори, говори, да не заговаривайся! — распалялся отец Никон.

— Мы и так уже всю Югру опричь себя ополчили! — уже орал сотник. — Вогулы Брюкву порешили, остяки — Перегоду! Дай Бог, Хочубей оклемается, а вот стрельцов моих: Митю Петрушина, Андрея Подгорного да Ивана Никитина — с того света не вернешь! Где я тут заговорился?! А нам еще полторы сотни верст отмахать надобно, а потом и назад воротиться! И в каждой деревушке нас не хлебом-солью встречать будут, а пиками в грудь да ножами в спину! Это ты, владыка, все ты! Поход за шайтаном превратил в войну супротив иноверцев!

— Ты на кого орать вздумал!.. — пресвитер аж задохнулся от возмущения.

— Все, баста! Можешь митрополиту Филофею про меня плести, что заблагорассудится! Местных мы постреляли, своих потеряли — мне и без митрополита острог светит! Так что отныне командовать тут буду я, только я! А станешь противиться, посажу в шлюпку и отправлю на все четыре стороны!

Сотник рубанул воздух рукой, как саблей, порывисто повернулся и полез на нос. Отец Никон смотрел ему в спину угрюмо, сопел, но молчал.

— Рожин! — крикнул Мурзинцев. — Стань на румпель! Будем место на ночлег искать.

Семен Ремезов приблизился к отцу Никону, сказал тихо:

— Владыка, отпеть бы Демьяна Ермолаевича…

— Да, сын мой, — устало отозвался пресвитер и опустился подле мертвого казака на колени.

— А ведь Демьян не только владыку спас, — тихо произнес Игнат Недоля. — За всех нас смерть принял. Из-за его лысины остяки отступили, за куля его приняли. А он же чистейшей православной души человек был.

— Это да, — согласился с товарищем Васька Лис и тяжело вздохнул.

А Семен Ремезов открыл свою книгу и написал:

«Вот и Демьяна Ермолаевича Перегоды не стало, казака бравого и друга верного. Смерть мученическую он принял, крест спасая. И скоро затоскуем мы по его метким как пуля и острым как сабля присказкам-поговоркам и пожалеем, что нет его рядом. Дай, Господи, нам сил и воли, сколько у Демьяна было, чтобы сие испытание до конца выдержать».

Солнце уже утонуло, растаяло в Оби, как кругляк масла на сковороде. Сияние спало, и узкая полоска горизонта выкрасилась в пурпур. Дальше небо оставалось белесым, но облака рядились в багряный, вырисовывая черными тенями узоры замысловатого рельефа. И казалось, что твердь земная отражается в небе и меж горних равнин и холмов величаво распласталась Небесная Обь — такая же вечная, невозмутимая и безразличная к людской суете. Река, которая себе на уме.

Рожин оглянулся назад. От пристани Атлым-воша струг отошел уже на треть версты, но там, на берегу, подле пристани, все еще можно было рассмотреть две светлые неподвижные фигуры Белых сестер, каждая из которых держала по железному копью.

Кодский городок

Хоронить Демьяна Перегоду на безлюдном берегу не стали. Отец Никон сказал, что похоронят его в Кодском городке на территории Троицкого монастыря, чтобы монахи о могиле заботились и в молитвах о душе храброго казака упоминали. Так и решили.

Кодский городок и Атлым-вош разделяло два дня пути, но погода стояла ладная, попутный ветерок пускался, так что путники справились за полтора дня и пришли к обеду. На берегу подле лодок, полных толстобоких, как поросята, еще брыкающихся осетров, суетился народ, числом примерно в дюжину душ. Были среди них и монахи. Завидев струг, местные мужики дела оставили, насторожились, но, разглядев стяг Тобольского гарнизона, успокоились, у причала собрались, помогли судно пришвартовать, путникам в пояс поклонились. Юного постриженика местные отправили сообщить игумену о гостях, два мужика ушли за носилками для мертвого казака. Монах в летах Аркадий повел гостей к монастырю, по ходу рассказывая отцу Никону, как у них дела идут. Прочий народ вернулся к улову — хоть и жаден был люд до новостей с «большой земли», да рыбный промысел поважнее будет.