– Если тебе ни к чему мошенничать, зачем же надуваешь меня? – бушевала Татьяна.
– Ничего не желаю слушать. Снимай трусики, Таня. Я честно выиграл и ничего не желаю слушать.
– Честно жульничал и ничего не желаешь слушать!
На Александре были только его галифе. Глаза жадно блестели. Татьяна по-прежнему прикрывалась руками, но ее повлажневшие губы слегка приоткрылись, а взгляд шарил по его полуобнаженному телу.
– Таня, – наставительно объявил он, – хочешь, чтобы я применил силу?
– Ну да, как же! Попробуй только!
Александр обожал это ее качество – неукротимый бойцовский дух. Он вскочил с одеяла, но опоздал: она уже летела к реке. Он помчался следом, но она успела броситься в воду. Александр остановился у самого края воды.
– С ума сошла? – завопил он.
– Да, а ты жульничаешь в покер, чтобы меня раздеть! – откликнулась она.
Александр скрестил руки на груди:
– А что, для этого обязательно жульничать в покер? Да я не могу заставить тебя одеться!
– Ах ты… – донеслось с реки.
Он рассмеялся:
– Давай выходи!
И неожиданно сообразил, что не видит ее. Она казалась просто темным пятном в воде.
– Выходи же!
– Ныряй и поймай меня, если такой умный!
– Умный, но не псих! Кто это станет нырять по ночам? Выходи!
Вместо ответа она ехидно хихикнула.
– Ладно, – бросил Александр, отходя от берега.
Вернувшись к огню, он собрал чашки, папиросы, одеяло.
Отнес в дом и снова вернулся. На поляне было тихо. На реке тоже. Становилось прохладно.
– Таня! – позвал Александр.
Тишина.
– Таня! – крикнул он уже громче.
Тишина.
Александр бросился к реке. Ничего. Даже темное пятно исчезло. Луна казалась бледной. Звезды не отражались в воде.
– Татьяна! – заорал он что было сил.
Тишина.
Александр вдруг представил быстрое срединное течение Камы, булыжники, о которые они иногда спотыкались, то и дело проплывающие мимо стволы деревьев. Его окатило паническим страхом.
– Таня! Это не смешно!
Он вслушивался, пытаясь различить плеск, шорох, вздох.
Тишина.
Он, как был в галифе, вбежал в воду.
– Ну, если это одна из твоих шуточек, берегись!
Тишина.
Александр поплыл против течения, выкрикивая ее имя.
И случайно оглянулся на берег.
Она… она…
Она стояла там, уже сухая, в длинной рубашке, вытирая волосы и наблюдая за ним. Он не видел ее лица, потому что Татьяна стояла спиной к огню, но и без того было ясно, что она широко, самодовольно улыбается.
– А я думала, что ты не хочешь входить в воду в брюках, жулик ты этакий!
Он потерял дар речи. На сердце вдруг стало так легко… только вот язык не слушался.
Выбежав из воды, он подлетел к ней так быстро, что она отпрянула, споткнулась и едва не упала. И перестала улыбаться.
Он постоял над ней несколько минут, тяжело дыша и качая головой.
– Татьяна, ты невозможна.
Он схватил ее за руку, рывком поднял и, не глядя на нее, зашагал к дому.
– Это была просто шутка, – растерянно пролепетала она.
– Не смешно, черт возьми, – прошипел он.
– Кое-кто совсем не понимает шуток…
– Думаешь, я был должен веселиться при мысли о том, что ты, может быть, утонула? – взвился он, круто поворачиваясь. – И над чем мне следовало смеяться особенно громко?
Он схватил ее, потом отпустил и бросился в дом. Она побежала следом, встала перед ним и умоляюще прошептала:
– Шура…
В ее глазах было столько раскаяния, жгучего желания…
Она взяла его руку и сунула себе под рубашку. Он мигом обнаружил, что трусиков на ней нет.
Александр затаил дыхание.
Она и в самом деле
Его рука оставалась между ее бедер.
– Ты должен был вбежать в воду и спасти меня, – покаянно пояснила Татьяна, расстегивая его брюки. – Ты забыл ту часть сказки, где рыцарь спасает хрупкую деву.
– Хрупкую? – прошипел Александр, притягивая ее к себе и начиная ласкать. – Ты, должно быть, имела в виду кого-то еще. И все время забываешь, что твоя роль – отдаваться рыцарю, а не терроризировать его день и ночь.
– Я не собиралась терроризировать рыцаря, – заверила она.
Александр поднял ее и уложил на печь. Она раскинула руки ему навстречу.
В мигающем свете керосиновой лампы Александр смотрел на Татьяну, лежавшую нагой перед ним, на спине, трепещущую для него, стонущую для него. Они любили друг друга почти всю ночь, и он понимал, что больше она не выдержит. Что почти сожжена огненными волнами, накатывавшими одна за другой. Таня – вот все, о чем он был способен думать.
Он провел рукой от ее ступней до раздвинутых бедер, осторожно, чтобы она не встрепенулась… до живота… груди… прижимая ладонь то к одному, то к другому холмику и медленно скользя до шеи.
– Что, Шура? Что, милый? – шептала она.
Александр не ответил. Его рука оставалась на ее шее.
– Я здесь, солдат, – лепетала Татьяна, кладя поверх его ладони свою. – Ощущаешь?
– Ощущаю, Таня, ощущаю, – повторял Александр, склонившись над ней.
– Пожалуйста, иди ко мне, – стонала она. – Иди… возьми меня, как ты хочешь… как я люблю… ну же… Только как я люблю, Шура.
Он взял ее, как она любила, и позже, когда они лежали, согретые, теплые, выпитые до дна, в объятиях друг друга, готовые заснуть, Александр приподнялся было, но Татьяна спокойно кивнула: